Во второй половине века американский мир строился на двух основаниях — американо-западногерманском военном соглашении, выработанном во время оккупации, и на договоре США с Японией 1951 года. Как признают сейчас американские стратеги, «советская мощь была важным, но второстепенным — если сравнивать ее с германской и японской мощью — вызовом для американской стратегии. В условиях, когда вся Япония и большая часть Германии с середины 50-х годов находились в зоне влияния США, баланс сил был настолько против Советского Союза, что Москва имела очень малые шансы выиграть «холодную войну»… Теперь, оглядываясь назад, мы видим, насколько сложным было положение Москвы; Запад должен был действительно играть бездарно, чтобы с такими картами не выиграть».
Возможно лучший исследователь современной дипломатической истории Дж. Л. Геддис пишет: «Не многие историки готовы отрицать сегодня, что Соединенные Штаты были намерены доминировать на международной арене после Второй мировой войны задолго до того, как Советский Союз превратился в антагониста». Ему вторит консультант исследовательского центра «РЭНД корпорейшн» К. Лейн: «Советский Союз был значительно меньшим, чем это подавалось ранее, фактором в определении американской политики. На самом же деле после Второй мировой войны творцы американской политики стремились создать ведомый Соединенными Штатами мир, основанный на превосходстве американской политической, военной и экономической мощи, а также на американских ценностях» .
Американская глобальная экспансия середины XX века стала опираться на две существенные, приобретенные в ходе войны основы. Первая, европейская — оккупация значительной части Германии — империалистического соперника, который бросал вызов Америке и в Первую, и во Вторую мировые войны. Вторая основа — азиатская. Это разгром и оккупация территории тихоокеанского противника — Японии. 10 августа 1945 г. государственный секретарь Дж. Бирнс заявил членам кабинета, что в Японии не будут повторены ошибки, допущенные при создании оккупационного режима в Германии. Г. Трумэн писал: «Мы хотели, чтобы Япония контролировалась американским командующим… Я был полон решимости не повторить в случае с оккупацией Японии нашего немецкого опыта. Я не хотел совместного контроля или раздельных зон».
Успешное продвижение Красной армии, освобождавшей Корею от японского ига, вызвало в Вашингтоне почти панику. Координационный комитет госдепартамента, военного, а также военно-морского министерств срочно составил рекомендации государственному секретарю Дж. Бирнсу о необходимости передислокации американских войск в Корее так далеко на север, насколько это было возможно. Это являлось сложной задачей. Из Вашингтона требовали попытаться продвинуться до 38-й параллели, что при имевшихся у США материальных возможностях было практически неосуществимо. У Советского Союза, если бы он захотел вести себя, не учитывая мнения и желаний союзника, была полная возможность продолжать движение на юг. Демонстрируя союзническую солидарность, СССР согласился с американскими пожеланиями.
На западе американцы закреплялись на Евразийском континенте, прежде всего в Германии. На востоке плацдармом для американского влияния должны были служить Китай и Южная Корея. На территорию последней прибыла 24-я армия США, и ее командир генерал Дж. Ходж, к разочарованию освобожденных от японского владычества корейцев, объявил в сентябре 1945 г., что японский генерал-губернатор и японские власти на определенное время сохранят свои функции. Созданная из коллаборационистов совещательная комиссия воспринималась населением Кореи как японский гнет. Такой урок «демократии» отнюдь не вдохновил корейцев, начались волнения, вину за которые американская военная администрация с необычайной легкостью возложила на власти той Кореи, которая создавалась севернее 38-й параллели. На американском самолете из Китая прилетел лидер правых кругов Ли Сын Ман, получивший образование в США. Он был готов выполнить любое желание своих покровителей и создать новый плацдарм для создания американской глобальной зоны влияния.
«Мы должны осознать, — убеждал Г. Трумэн конгресс, — что мир необходимо строить на силе». Выступая на церемонии спуска на воду нового авианосца «Франклин Д. Рузвельт» 27 октября 1945 г., президент заявил, что, несмотря на текущую демобилизацию, США сохранят свою мощь на морях, на земле и в воздухе. Готово было и объяснение политики милитаризации. «Мы получили горький урок того, что слабость республики (США) провоцирует людей злой воли потрясать самые основания цивилизации во всем мире». Президент имел в виду уроки предвоенного изоляционизма США.
Чтобы централизовать управление всеми вооруженными Силами страны, президент Г. Трумэн в специальном послании конгрессу 19 декабря 1945 г. рекомендовал создать министерство национальной обороны, которое объединило бы под своим командованием наземные, военно-морские и военно-воздушные силы США. К концу 1945 г. новые нужды потребовали реорганизации военных, разведывательных и планирующих органов. Были выдвинуты проекты создания Совета национальной безопасности и разведывательной организации глобального охвата. — Центрального разведывательного управления (ЦРУ.)
Треть земной поверхности была недосягаема для Вашингтона. И уже в 1945 г. государственный департамент потребовал прекратить рассмотрение вопроса о помощи СССР до тех пор, пока советская политика «не будет полностью соответствовать нашей официальной международной экономической политике». Говоря об экономических средствах воздействия (обещание займа и др.), Г. Трумэн подчеркивал, что «все козыри находятся в наших руках и русские вынуждены будут прийти к нам».
Трумэновскому руководству требовалось более или менее убедительное объяснение своей враждебности к вчерашнему союзнику. Вдохновители американской внешней политики искали необходимое идейное основание для пересмотра всех вырабатывавшихся в ходе военного сотрудничества форм американо-советских отношений. И оно было найдено. Именно в эти дни в Вашингтон начинают поступать получившие широкую известность телеграммы от американского поверенного в Москве Дж. Кеннана. Военный министр Дж. Форрестол, пожалуй, как никто другой, тщательно изучал пространные меморандумы Дж. Кеннана и более всех способствовал их распространению и популяризации, хотя и сделал из них весьма прямолинейные выводы. Нигде в телеграммах автор не говорил об агрессивности СССР, о планах завоевания мирового господства. Он писал о «традиционном и инстинктивном чувстве уязвимости, присущем русским». Советские военные усилия он оценивал как оборонительные. Но в прогнозировании этих оборонительных усилий Кеннан проявлял немалые вольности. Он, в частности, допускал возможность таких действий со стороны СССР, как захват ряда пунктов в Иране и Турции, попытки овладеть каким-либо портом в Персидском заливе или даже базой в Гибралтаре (!). Показ СССР в качестве «неумолимой враждебной силы», с которой можно разговаривать лишь языком силы, способствовал выводам Вашингтона. Основной смысл телеграмм Дж. Кеннана можно выразить его одной фразой: «Мы имеем дело с политической силой, фанатически приверженной идее, что не может быть найдено постоянного способа сосуществования с Соединенными Штатами». Это была неверная посылка, и она была положена в основу стратегии колоссальной экспансии США. Для правящего класса США было важно то, что Кеннан дал «рациональное» объяснение поспешному созданию американской зоны влияния. После так называемой длинной телеграммы (февраль 1946 г.) Кеннана проводники экспансионистской политики получили желанное моральное и интеллектуальное оправдание своей деятельности на годы и десятилетия вперед. «Сдерживание», термин из этой телеграммы, надолго стало популярнейшим символом американской внешней политики. Чтобы «сдержать» СССР, Соединенные Штаты окружили советскую территорию базами и военными плацдармами, позади которых оставался зависимый от США мир. В это время американские, а не советские войска находились в Париже, Лондоне, Токио, Вене, Калькутте, Франкфурте-на-Майне, Гавре, Сеуле, Иокогаме и на Гуаме.