Критически оценивая глобальный мессианизм, значительная часть американской элиты выражает сомнения и в потенциале США. В частности, патриарх американской политологии Дж. Кеннан с недоверием относится к способности Соединенных Штатов осуществлять мировую гегемонию: «Перед нами в высшей степени нестабильный и неудовлетворенный мир — преисполненный противоречий, конфликтов и насилия. Все это бросает нам такой вызов, к которому мы не готовы. В течение 60 лет внимание наших руководителей и общественного мнения было монополизировано совсем другими угрозами... Наши государственные деятели и общественность неприспособлены реагировать на такую мировую ситуацию, в которой нет четко выраженного фокуса для проведения национальной политики»*. Кеннан констатирует факт, что Вашингтон оказался неготовым к решению проблем XXI века, проблем несклонного быть управляемым внешнего мира. Сторонники этой точки зрения сомневается в необходимости «глобальной вахты», способной вызвать вовне неприятие Америки, а внутри американского общества – перенапряжение.
Внушительное число аналитиков утверждает, что «однополярность — это иллюзия, это краткий момент, который не может длиться долго».* “Почему, — пишет американский исследователь Г. Уиллс, — другие нации обязаны следовать за руководством США, а не за национальным руководством?”* Ф. Закария предсказывает, что «подъем антиамериканских настроений будет ощутим во всем мире — от коридоров Кэ д’Орсэ до улочек Южной Кореи дипломаты будут высказывать свое недовольство американской демонстрацией силы».* Благожелательная гегемония — этот американский словесный оборот воспринимается в остальном мире как нарушение логики. Британский дипломат пишет: «О желании мира иметь американскую гегемонию можно услышать только в Соединенных Штатах. Повсеместно в других местах говорят об американском высокомерии и односторонности»*. Америка не всегда права, более того, она часто не права и сомнамбулически не ощущает этого, находя новый Вьетнам, новое Сомали, новое Косово. «А если наши ракеты, — пишет американец Э. Басевич, — сокрушат пассажирский поезд, убьют незадачливых беженцев или поразят зарубежное дипломатическое представительство, мы выражаем соболезнование в ожидании, что наши жертвы поймут нас»*.
Мультикультурализм
Двести с лишним лет кредо американского общества являлась вера с то, что права личности, отдельного индивидуума безусловно важнее прав групп, построенных на этнических, религиозных или прочих основаниях. Национальным лозунгом был: e pluribus unum — едины в многообразии. Президент Т. Рузвельт предупреждал, что “единственным абсолютно верным способом погубить нацию целиком было бы позволить ей превратиться в клубок ссорящихся между собой национальностей.”* Такие историки и политологи как А.М. Шлезингер и С. Хантингтон предупреждали и предупреждают сейчас перестать воспевать превосходство группы над индивидуумом, отдельного сообщества над гражданином.
На рубеже третьего тысячелетия произошло качественное изменение. Национально главенствующей стала точка зрения отдельных этнических общин. Пресловутый плавильный тигель наций практически перестал работать. Более того. С 1970 года число американцев, имеющих многорасовые корни увеличилось в четыре раза. После трех лет ожесточенных эмоциональных дебатов между традиционалистами и активистами многорасовости в самоидентификации американцев произошли существенные перемены. В национальном цензе (проводимом каждые десять лет) 2000 года респондентам впервые было дано право идентифицировать себя по расовому признаку. Теперь американцы впервые подчеркнуто открыто указали на свою принадлежность к одной (или нескольким) из четырех мировых рас — белая, афроамериканская, азиатско-тихоокеанская, индейская-эскимосская. (Испаноязычные остаются в особой этнической группе).
«Ассимиляция американских этнических меньшинств во враждебное принявшее их общество стала не соответствующей духу времени среди как уже утвердившихся, так и недавно организованных, ориентирующихся на свои национальные государства диаспоры... Многие диаспоры, обосновавшиеся в Соединенных Штатах не ощущают давления американского государства в пользу ассимиляции, они не видят особой привлекательности в ассимиляции в американское общество и даже не стремятся получить здесь гражданство».* Происходит нечто весьма важное: главная эмигрантская страна в мире меняет ориентиры, переходит от практики ассимиляции в одну большую американскую нацию к торжеству «множественных» лояльностей. Главенствующим для многих американцев становится проявление воли диаспор, проявляющих больше лояльности к покинутой, чем к приобретенной родине.
Произведенная реформа будет иметь долговременные последствия. Совсем не ясно, как будут использоваться новые демографические данные. «Будет ли, — спрашивает журнал «Экономист», — дочь афро-американского отца и белой матери считать себя черной женщиной в случае. если легислатура штата постарается создать округ с преобладающим черным населением? А как быть с гражданином, утверждающим себя в качестве потомка белых, черных и азиатов? Будет ли правительство считать его одним из них?»*.
Итак, в то время как богатство Америки и ее мощь занимают высшую ступень в мировом табеле о рангах, национальное единство американского народа начинает испытывать на себе давление отдельных этнических общин. Экономическое равенство и культурная цельность начинают терять свою значимость и в будущем станут находиться на значительно менее высокой отметке чем на протяжении прежних двух с лишним веков американской истории. Складывается ситуация, когда главными противниками Соединенных Штатов в будущем явятся не Китай, Россия, ислам или некая враждебная коалиция, а нечто более приближенное к центру американской мощи: подлинная угроза американскому единству культуре и мощи окажется размещенной значительно ближе — и имя ей мультикультурализм.
Происходит своеобразное дробление внешнеполитической стратегии как между элитой и обществом, так и между потомками различных меньшинств. Американцы польского происхождения приложили максимальные усилия, чтобы увидеть Польшу в НАТО. Выходцы из Кубы формируют антикастровскую политику Вашингтона, китайское лобби прессирует в пользу благожелательности к КНР, армянские сообщества заняты выработкой армянской политики США и т. п. Диаспоры предоставляют наиболее квалифицированные и софистичные аргументы, аналитические материалы, выдвигают кандидатов для дипломатических миссий и даже рекрутов в добровольческие силы. Диаспоры оказывают огромное воздействие на американскую политику в отношении Греции и Турции, закавказских стран, в дипломатическом признании Македонии, поддержке Хорватии, введении санкций в отношении Южной Африки, помощи черной Африке, интервенции на Гаити, расширении НАТО, введении санкций против Кубы, решения конфликта в Северной Ирландии, установлении отношений между Израилем и его соседями. Основанная на диаспорах политика может иногда совпадать с общими национальными интересами США, но может проводиться и за счет американских интересов и американских отношений с давними союзниками.
Как сказал известный историк А. Шлесинджер на лекции в Центре стратегических и международных исследований (Вашингтон), Соединенные Штаты начинают проводить внешнюю политику «скорее не в духе традиционной политики сверхдержавы, как серию усилий предпринимаемых под давлением отдельных групп избирателей... Результатом является потеря связности, цельности американской внешней политики. Такое едва ли ожидается от ведущей мировой державы».* Все это позволило сделать вывод (С. Хантингтон), что “внешняя политика как совокупность действий, предназначенных защищать и реализовывать интересы Соединенных Штатов как единой общности, противостоящей другим коллективным общностям, будет медленно, но постоянно исчезать”.*