Крайности американской внешней политики, принявшей глобальный размах в 40-х годах, уже тогда ощущались в Западной Европе, которая не пошла за Соединенными Штатами ни в Корее, ни во Вьетнаме. Карибский кризис 1962 г. оказал на нее глубокое воздействие и показал, с какой легкостью США идут на конфликт. В этих трех исторических эпизодах западноевропейские страны трижды столкнулись с опасностью возникновения ядерной войны и осознали, что в любом из этих кризисов первой жертвой была бы Европа. Очевидно, в Западной Европе более отчетливо понимают, что третья мировая война – если ее развяжут будет для этого континента последней. Осознание этого отразилось в конкретной политике. Страны Западной Европы намного раньше США (которые пошли на улучшен отношений с восточноевропейскими странами лишь в начале 70-х годов, при президенте Никсоне) встали на путь разрядки с СССР. В середине 50-х годов, когда Америка вела войну во Вьетнаме, генерал де Голль интенсифицировал политику разрядки, а вскоре другие руководители крупных западноевропейских стран приобрели более значительный – в сравнении с США опыт связей с Востоком. Они стали дорожить ими, и попытки США разрушить их вызвали лишь разногласия между союзниками.
Многократно большая, чем американская, торговля Западной Европы с СССР и его восточноевропейскими союзниками явилась важной опорой связей Восток – Запад, тормозом на пути следования Западной Европы за менее связанными с восточноевропейским рынком Соединенными Штатами, для которых разрыв с СССР и странами социалистического содружества оказался бы экономически значительно менее существенным. Объем торговли Западной Европы с социалистическими странами к 1980 г. превысил 15,8 млрд. долл. — в несколько раз больше, чем объем соответствуют торговли США. «Западноевропейцы, – писала «Нью-Йорк таймс», – ведут выгодную торговлю с Востоком и опасаются, что новая холодная война положит конец контактам между людьми и снова создаст напряженную обстановку: на полях прошлых битв в Европе»*. «Сеть экономических сделок и гуманитарных контактов создает для западноевропейцев ставки, не существующие для американцев так что Западная Европа ощутила солидные основа для отмежевания от американской позиции.
Согласно опросу общественного мнения, проведенному институтом Гэллапа в апреле 1980 г., большинство населения ФРГ, Англии и Франции было настроено против поддержки США в возрождении ими политики «холодной войны» по отношению к СССР: «Блага разрядки, очевидно, настолько велики для западноевропейцев, что мы (американцы. – А. У.) просто не можем рассчитывать на их поддержку против русских где-нибудь еще в мире»*.
США попытались повести за собой западноевропейских союзников так, как это было возможно лишь четверть века назад, не размышляя особенно над их собственным видением происходящего, над их собственными проблемами и интересами. Пренебрежение, проявленное Соединенными Штатами к консультациям с союзниками, к их интересам, привело к обратному результату – оно дало западноевропейцам возможность для проведения независимой политики.
Показателем того, что США не смогли достичь трехстороннего единства по выработке отношения к Востоку может служить такой пример. Президент Дж. Картер послал канцлеру ФРГ Г. Шмидту перед его визитом в СССР в июне 1980 г. письмо, в котором пытался буквально запретить обсуждать в Москве вопросы размещения в Западной Европе американских ракет средней дальности. 21 июня 1980 г. президент Картер, госсекретарь Э. Маски и 3. Бжезинский встретились в Венеции (где проходило совещание глав правительств семи ведущих стран Запада) с канцлером Шмидтом, министром иностранных дел Геншером и послом ФРГ в США фон Штаденом. Не президент США, а западногерманский канцлер выступил в роли инициатора «выяснения отношений». Он указал на то, что ФРГ «не пятьдесят первый американский штат»*. Невозможно представить себе подобный диалог между президентом Эйзенхаузром и канцлером Аденауэром или между президентом Дж. Кеннеди и канцлером К.-Г. Кизингером. Шмидт обвинил американских руководителей в попытке диктата, в необузданном высокомерии, в гегемонистском посягательстве на суверенные права их союзника. Г. Шмидт охарактеризовал «инструктивное» письмо Дж. Картера как оскорбительное. В определенном смысле эта последняя с участием Дж. Картера встреча в верхах была концом политики трилатерализма 70-х годов, концом попыток «сверху» продиктовать общую позицию. Превращение двусторонних отношений в подсобный инструмент для укрепления американских позиций в мире оказалось малоэффективным.
Следующий вышедший из сферы влияния Вашингтона процесс – укрепление левых сил в ряде западноевропейских стран. Возможности США и прежде имели определенный предел, но все же прямая поддержка христианских демократов в Италии и режима «черных полковников» в Греции, оказание помощи режимам Салазара в Португалии и Франко в Испании раньше давали известные результаты. Во второй половине 70-х годов после массовых разоблачений деятельности ЦРУ и дискредитации оплачиваемых США проамериканских сил, возможности Вашингтона уменьшились. На встрече лидеров Запада американский президент предпочел проводить обсуждение вопроса о возможности вхождения в состав итальянского правительства коммунистов с такими лидерами «стабильных стран», как канцлер ФРГ. Получило ясные очертания явление: для борьбы с левыми силами в Европе Соединенным Штатам уже не хватало собственных рычагов давления, необходима была помощь. Это, разумеется, сместило акценты, сделало роль США как гаранта статус-кво в Западной Европе более опосредованной. Возможности (а соответственно и влияние) США в западноевропейских делах уменьшились, что сразу же сказалось на эффективности попыток консолидировать развитые капиталистические страны как способа сохранения глобального превосходства США.
Вашингтону пришлось убедиться в том, что в Западной Европе, в отдельных ее странах, сильны блоки левых сил (что являлось значительным контрастом по сравнению с США), и эти силы умеют отличать гегемонистские интересы США от жизненных интересов западных стран. Это определенное различие во внутренней политической ситуации между США и Западной Европой ранее практически не имела значения для межгосударственных отношений западного мира, но к концу 70-х годов заняло видное место при определении позиций США и Западной Европы.
Препятствием в реализации западноевропейской политики США помимо вышеуказанных объективных обстоятельств был недостаточный учет Вашингтоном изменении соотношения сил внутри Европейского экономического сообщества. Главным событием в политической географии Западной Европы во второй половине 70-х годов стало формирование закрепление тесных союзнических отношений между Францией и Западной Германией. Ушли в прошлое страхи Парижа, что вступление Англии нейтрализует (а то и вовсе ликвидирует) инициативы президента Ш. де Голля и канцлера К. Аденауэра, начавших в 1963 г. процесс франко-западногерманского сближения. Англия не только не стала в ЕЭС первым партнером Бонна (и это даже при лейбористах, более близких западногерманским социал-демократам, чем голлистско-республиканская коалиция во Франции), но, напротив, во многом переняла прежнюю роль Франции роль стойкого охранителя национальных прерогатив. По негладкому пути западноевропейской интеграции Европейское сообщество пошло, ведомое франко-западногерманским тандемом, тогда как Англия превратилась в хронического «замедлителя» интеграционных начинаний. Французское и западногерманское руководства не только нашли общий язык, но сумели выработать определенный механизм координации политики своих стран. «Именно подъем Франции и Западной Германии, – писала лондонская «Файнэншл таймс», – привел к изменению равновесия сил в Атлантическом союзе»*.