Британское правительство как бы разворачивает паруса. Министр иностранных дел Британии Бальфур сообщил Троцкому, что правительство Его Величества готово предоставить большевикам помощь в борьбе с немцами, но оно желает знать, что Советское правительство делает само в целях самообороны, кроме красноречивой пропаганды? Англичане, находясь в критических обстоятельствах, использовали и японский фактор. Лондону будет нелегко остановить японцев, настроенных на решительные действия, он «полагает, что национальные интересы японцев требуют предотвратить германское проникновение на берега Тихого океана. Мы пока не можем считать их мнение ошибочным» [139] . Локкарт развернул бурную активность, наводняя Лондон телеграммами, главный смысл которых был в том, что наступление японцев — это шаг, направленный на предотвращение движения немцев к Тихому океану. В России все воспримут карт-бланш, даваемый Западом японцам, как способ ликвидировать большевистское правительство и подвергнуть разделу русскую территорию.
Роббинс полагал, что Соединенные Штаты должны воспользоваться развернувшимися на III Всероссийском съезде Советов дебатами по поводу мира с Германией и предложить американскую помощь в случае, если мир будет отвергнут. Роббинс четко фиксировал отсутствие единства среди руководящих большевиков. 5 марта 1918 г. Троцкий призвал к себе Роббинса и задал восхитивший американца вопрос: «Хотите ли вы предотвратить ратификацию Брестского договора?» Если России будет гарантировано получение экономической и военной помощи, договор будет отвергнут, а Восточный фронт будет восстановлен хотя бы по Уральскому хребту. Роббинс пожелал письменно зафиксировать такую постановку вопроса. Троцкий оказался не готов идти так далеко. Но он все же составил список вопросов, которые можно было воспринять как пробный камень в отношении возможных действий Соединенных Штатов в случае русско-германского кризиса. Главными были следующие вопросы: какой будет позиция Америки, если Япония, тайно или явно сговорившись с Германией, захватит Владивосток?
Американское правительство в конечном счете стало оказывать сдерживающее воздействие на Японию. Процитируем американского политолога: «Не требует большого воображения увидеть, что, в случае овладения Германией контролем над экономической жизнью России в Европе, а возможно и в Западной Сибири, в то время как Япония овладеет контролем над остальной Сибирью, результатом будет возникновение угрозы всем демократически управляемым нациям мира. Сомкнув руки над распростертой в прострации Россией, две великие милитаристские державы овладеют контролем над ресурсами и судьбой около семисот миллионов людей. Конечно, союз Германии и Японии с Россией, управляемой реакционной монархией, будет еще более огромным и опасным; но если даже Россия не станет более управляемой реакционными монархистами и сохранит либеральное правительство, в ее экономической жизни на Западе будет доминировать Германия, а на востоке — Япония… Возникнут две великие лиги наций, лига демократических стран против более сильной лиги более агрессивных милитаристских наций» [140] . Что могли бы сделать американцы для предотвращения захвата японцами русского Дальнего Востока?
Ллойд Джордж не любил профессионалов и больше доверял свежему впечатлению любителей. Он ненавидел громоздкую бюрократию и хотел вести дела через личных доверенных. Локкарт, уже получивший известность как специалист по России, стал занимать такую позицию личного посланца премьера. Главной идеей Ллойд Джорджа было сыграть на страхе русского перед атакующей Германией, найти точки соприкосновения двух стран, чья судьба прямо или косвенно зависела от Берлина. Тактика британского лидера, казалось, начала оправдываться. Первые контакты обнадежили Локкарта. Троцкий согласился приостановить большевистскую агитацию в Британии в обмен на прекращение английской помощи контрреволюционным антибольшевистским силам. Локкарт писал своему высокому патрону, что прихода немецких частей больше всего ждут в России как раз оппозиционные по отношению к большевикам силы. Они способны содействовать этому приходу. И для них характерен страшный (с точки зрения Британии) фатализм: если гибнет Россия, пропади пропадом весь мир. Лондон не должен ставить на изможденных войной офицеров. Многолетние усилия Британии закрепиться в России должны дать результат сейчас или никогда. Было бы неразумно бросить дело, в которое вложено столько усилий, не капитализировать многолетнюю скрупулезную работу: «Я не могу скрыть ощущения того, что, если мы упустим эту возможность, мы отдадим Германии приз, который компенсирует все ее потери на Западе» [141] . Британия должна сохранять хладнокровие, нельзя сделать результатом войны союз Германии и России.
В Форин-офисе идеи Локкарта получили поддержку. Во-первых, здесь были еще сильны старые русофилы. Во-вторых, сказался негативный опыт общения с сепаратистами, раскалывающими Россию. Чиновник Форин-офиса Р. Грехэм, размышляя над письмом Локкарта, сделал такое заключение о самом большом сепаратистском движении: «Украинская Рада, безусловно, не та лошадка, на которую нужно ставить» [142] . В посланиях Локкарта Лондон увидел страну, экономика которой рухнула, политическая система которой находилась в переходном бессилии. Британский историк пишет, что в донесениях Локкарта этого периода содержалось «не что иное, как схема британского охвата всей русской экономики — гигантское расширение зоны влияния британского империализма, в то время как лежащая в прострации Россия могла быть низведена — или поднята — до статуса британской колонии» [143] . Наконец-то появилось настоящее дело. Чиновники Министерства иностранных дел разрабатывали механизм скупки ведущих русских банков. Была ли это преждевременная активность, должны были показать следующие события. Не все зависело от кабинетных клерков, хотя теперь, под влиянием целенаправленного патронажа премьер-министра, они работали не покладая рук.
Теперь сэр Уильям Уайзмен обсуждал в Вашингтоне с полковником Хаузом не периферийные проблемы Дальнего Востока, а перспективы снятия психологических и прочих преград на пути установления контактов с новым русским правительством [144] . Хауз пошел по этому пути значительно дальше, он твердо указал, что Вильсон считает время приспевшим для официального признания большевистского режима. При жесткой решимости военной машины Гинденбурга это оказало бы позитивное воздействие на «либеральные круги в Германии и Австрии» и ликвидировало бы представления о том, что Запад в России поддерживает лишь реакционеров.
СУДЬБА УКРАИНЫ
Германское наступление на Украине продолжалось. Германские дивизии продвинулись восточнее и севернее Киева и Харькова — вплоть до крупного железнодорожного узла, которым в то время уже являлся Белгород, и до железнодорожной линии, связывавшей Москву с Воронежем и Ростовом [145] . Взятие Ростова означало обрыв связей Центральной России с Кавказом. Германские войска вошли в Крым и тем самым предотвратили попытку Рады ввести полуостров под свою юрисдикцию. Россия оказалась отрезанной от Черного моря, равно как и от Кавказа. Украинские националисты требовали от Германии создания Украины, включающей в себя Херсон, Крым и многое другое. Москва ограничивалась лишь протестами в отношении оккупации этих мест — она видела в этой оккупации открытое нарушение Брест-Литовского мира. Но теперь границы дружественной Германии Украины, управляемой номинально Радой, определялись в Берлине. Здесь пришли к выводу, что в это государство-сателлит входят девять областей: Волынь, Подолия, Херсон, Таврида (за исключением Крыма), Киев, Полтава, Чернигов, Екатеринослав и Харьков. Гинденбург и Людендорф придавали особое значение укреплению германских позиций в Таганроге, Ростове-на Дону и Кубани как плацдармах для захвата Кавказа.