Президент и без того не столь уж многого ожидал от государственного секретаря Лансинга. Идеи главы дипломатической службы США не вдохновляли: мировая организация должна признать обоснованность колониальной экспансии в отношении «полуцивилизованных» народов; спорные территориальные вопросы можно решать способами традиционной дипломатии; будущая международная организация не должна иметь права санкций или принимать обязывающие к исполнению решения. Каким образом проявлялось бы тогда американское влияние? Где и как могли США выступить судьей в спорных мировых вопросах? Роберт Лансинг вяло ходил вокруг да около. В своем дневнике он записал, что было бы фарсом верить в то, что суверенное правительство согласится пожертвовать своими правами, если это не покажется ему выгодным. Право самоопределения — это такой политический динамит, что может вызвать «волну необоснованных требований в ходе мирной конференции и создать беспорядки во многих странах». Короче, Лансинг не верил в Лигу, действующую как надправительственный орган, как эффективное орудие политики. А в отношении Вильсона мы читаем: «Он не всегда уверен в том, чего хочет».
Такой помощник приравнивается едва ли не к «внутреннему врагу». В целом апатичность Лансинга, его явная готовность сложить — в случае сложностей — с себя высокий пост вела к тому, что особо полагаться на него не приходилось. Вильсон обсуждал «проблему Лансинга» с женой и Хаузом. Было решено, что, как и в случае с Брайаном, потенциального оппозиционера Лансинга лучше иметь «внутри» делегации, чем за ее пределами в качестве открытого противника. Лучше на виду, чем за спиной. К тому же «отторжение» официального представителя, да еще такого ранга, неизбежно ударило бы по престижу всей администрации.
Еще один член делегации, генерал Блисс, проявил незаурядные дипломатические способности в штаб-квартире генералиссимуса Фоша — он явил собой антипод упрямому Першингу. Блисс не был похож на типичных американских военных. В кармане его френча всегда торчало очередное читаемое им в оригинале латинское сочинение, а самым большим его увлечением была восточная ботаника. Этот генерал, набравшийся во время войны немало полезного дипломатического опыта, видел дипломатическое предприятие Вильсона как бы с европейской стороны. И он отмечал слабости американской позиции. Президент, по его мнению, не имел четкого плана в отношении способа достижения своей цели. Общая философия не заменяет планомерности усилий — единственно верного пути к цели. Блисс с неодобрением смотрел на неупорядоченность работы американской делегации, и, судя по отрывочности и некоторой противоречивости высказываний президента, он заподозрил отсутствие цельной стратегии. Он стал сомневаться в конечном результате.
Блисс полагал, что, для того чтобы американская экономическая мощь стала доминирующим фактором в предлагаемом мировом сообществе, необходимо, прежде всего, добиться значительного разоружения крупнейших европейских держав. В этом генерал Блисс значительно расходился с президентом. Тот ставил во главу угла проблему международной организации, ее прав и эффективности, а Блисс, одобряя эту идею, считал, что любая организация, построенная на легалистских, юридических принципах, а не на началах разоружения, даст потенциальному агрессору будущего возможность выскользнуть из-под влияния Лиги. В целом все же генерал Блисс оказывал значительную помощь президенту, был незаменимым источником информации и талантливым исполнителем. Выше этого статуса Вильсон его не поднимал (возможно, с ущербом для себя). Видимо, Блисс мог бы быть более мощной фигурой, привлеки его Вильсон к обсуждению наиболее важных проблем так, как он поступал с полковником Хаузом.
Еще один член американской делегации — профессиональный дипломат Г. Уайт — отличался упорядоченностью образа жизни и мышления. Ежедневные прогулки пожилого джентльмена с неизменной тростью и шляпой привлекали внимание парижан. Это был единственный член делегации, чей французский язык был безупречен, а манеры европеизированы. Соответственно, главной миссией и заслугой Уайта стали своеобразные «посреднические» усилия между американской дипломатической командой и европейской публикой. Но и он, как Лансинг и Блисс, ощущал недостаточность контактов с президентом, отсутствие коллективных обсуждений, излишнюю, по его мнению, уверенность президента в собственных силах. Идея Лиги Наций не была идеалом Уайта, но он старательно стремился демонстрировать лояльность. Немаловажно отметить, что это был единственный член «пятиглавой» делегации, имевший довольно хорошие и тесные связи с лидерами республиканской партии, с которыми он состоял в переписке. Правды ради следует сказать, что Уайт i не предпринимал активных сомнительных действий за спиной президента.
О полковнике Хаузе уже было сказано немало. Дипломаты и журналисты в Париже довольно быстро разобрались, кто является правой рукой президента и какой канал к Вильсону будет кратчайшим. Первые сообщали техасцу те тайны, которые они хотели поведать президенту, вторые быстро определили Хауза как «маленький узелок, сквозь который пройдут великие дела». Примечательно, что английская делегация, явно игнорируя госсекретаря Лансинга, всегда держала наготове связного с Хаузом — сэра Уильяма Уайзмена. У осведомленных лиц не было сомнения, что Хауз — наиболее доверенное лицо Вильсона, что идеи Хауза — фактически официальная точка зрения США. (Как уже говорилось, когда президент Вильсон посещал отель «Крийон», он быстро проходил мимо номеров Лансинга и шел неизменно к Хаузу. Именно в их взаимном обмене мнениями решались наиболее важные вопросы дня.)
Такова была группа, которой выпала задача дипломатического утверждения США на первом плане мировой политической сцены.
Первая встреча пяти членов делегации состоялась в кабинете полковника Хауза. Полковник вскоре после начала заседания извинился перед присутствующими: в соседней комнате его ждал премьер-министр Клемансо, вернувшийся после отдыха в Вандее. Эта беседа Хауза с Клемансо заслуживает особого внимания и в значительной мере проясняет взгляды американцев и французов на конкретные проблемы Европы начала 1919 г. и, более того, на основную линию стратегического наступления Вильсона. Нет сомнения, что Вильсон придавал этой встрече чрезвычайное значение. Выйдя навстречу Клемансо, полковник Хауз, в лучших американских традициях, сразу же приступил к сердцевине проблемы. Американская стратегия направлена на то, чтобы показать, какие беды могут ожидать Францию, оставленную в Европе тет-а-тет с Германией, если она не поддержит идею создания Лиги Наций. Хауз указал, что прежняя ось французской дипломатии в Европе — союз с Россией — разрушена. Франция уже не может полагаться на Россию как на противовес Германии. Это должно заставить Францию пересмотреть основы своей европейской политики. Важны и другие обстоятельства. Британия пойдет по пути укрепления своей империи, союз с Францией ей уже обошелся дорого, и главенствующие тенденции в Лондоне сейчас другие. США испытывают симпатию к Франции, но двусторонний союз невозможен, он не будет принят американским истеблишментом. Единственное спасение Франции — в реализации концепции Лиги Наций, мировой организации, где Франции уготовано достойное место и где она всегда сможет рассчитывать на помощь США.
Неизвестно, был ли это заранее продуманный ход или экспромт великого политика, но Клемансо и не считал нужным выдвигать аргументы против столь близкой сердцу американцев идеи. Очевидно, французы заранее пришли к выводу, что решимость команды Вильсона — необоримый факт. А если мы не можем одолеть противника — присоединимся к нему. Положив обе руки на плечи Хауза, Тигр Франции внял логике своего собеседника: «Вы правы. Я за Лигу Наций, какой вы ее предполагаете видеть, и можете рассчитывать на мое сотрудничество с вами». Французская дипломатия решила бороться не против Лиги, а за то, чтобы придать ей приемлемый для себя характер.