– А зачем? – Дворник продемонстрировал свою наивность. – Я разве плохо работаю?
– Работай, работай, полковник шутит… – сказал генерал, открывший наконец-то входную дверь. – Земля здесь такая – глина… Гуляет зимой, фундамент шевелит, двери перекашивает… И подстрогать нельзя, иначе летом набивать придется…
Это уже относилось не к Андрею Никитовичу, и он пошел за баню искать сарай.
Банька была маленькой, старенькой. Если дом генерал основательно перестроил, то до бани руки у него еще не дошли. Может быть, вообще мыться в русской бане не любил, потому что не каждому по душе бывает обжигающий пар и крепкий березовый веник. Но Андрей Никитович об этом долго не размышлял. Трубка в кармане полковника его сильно заинтересовала. Память сразу подсказала, что он уже видел такую несколько раз. Михаил Михайлович во время своих визитов, когда вытаскивал из своего объемного портфеля какие-то аппараты для проведения лечения, вытаскивал и точно такую же трубку, но откладывал ее в сторону. Нейтрализатор… Он нейтрализует… Но нейтрализует конкретного человека, а не всех, кто рядом находится. Почему же он нейтрализовал Андрея Никитовича? Почему вызвал приступ у него, но никого больше не тронул?
Вопрос разрешился сам собой. Андрей Никитович сразу вспомнил бугорок у себя на руке. Что-то туда вшито, какой-то прибор, на который воздействует нейтрализатор. Он как-то забыл уже об этом бугорке, с которым всегда манипулировал Михаил Михайлович, но, видимо, это важная вещь в системе управления человеком.
Открыв сарай ключом и не закрывая дверь, чтобы было светло, Андрей Никитович снял куртку и задрал рукав. Вот он, бугорок. И шрамы со швами. Прибор вшивали прямо в мышцы. Пальцы прощупали инородное тело и ощутили нечто жесткое, но эта штука была неглубоко, и при крайней необходимости прибор можно самому вырезать. Значит, следует найти нож – острый и по возможности чистый. Как альтернатива такой операции – следует похитить сам нейтрализатор, что тоже в принципе несложно. Следует только временно нейтрализовать самого полковника. Алексеем Викторовичем его, кажется, называют… Для бойца Алексей Викторович откровенно рыхловат, хотя сам Андрей Никитович знавал отставных потолстевших бойцов, еще сохранивших боевые кондиции гораздо более высокие, чем у среднего человека. Просто конституция у тела такая, что имеет склонность к полноте.
Бороться можно всегда и со всеми, несмотря на преимущество в количестве и в оружии. Офицер спецназа ГРУ всегда учит этому своих солдат, и солдаты становятся отдельно взятой боевой единицей. А сами офицеры такой боевой единицей являются всегда…
* * *
Миссия Владислава Аркадьевича при нынешней поездке в Россию была строго конкретной, и он не отчитывался перед штатным представителем ЦРУ при посольстве, поскольку даже в центральном аппарате не все были допущены к материалам исследований, что проводились в Лос-Аламосе. Разведка есть разведка, и каждая разведка мира живет по старому принципу: знай только то, что тебе знать полагается, и тогда дольше будешь жить. Тем не менее резидент ЦРУ получил инструкции помогать Мазуру всеми возможными способами. Но Мазуру необходима была не помощь, а полное невмешательство в его дела. Помощь он себе организовать мог и без посторонних. Этому он учился еще у полковника Джона Александера, известного организаторскими способностями, и потому полковник был многократно привлечен к правительственным программам как демократами, так и республиканцами.
Вместе с тем риск, с которым работал Владислав Аркадьевич, мог бы смутить любого самого отъявленного и прожженного шпиона. Разведчики боятся провалов и потому всегда осторожны. Он провала не боялся, потому что его прикрывал дипломатический паспорт. Но в то же время разведчики, прикрытые дипломатическим паспортом, тем более стараются не рисковать, чтобы не получилось международного скандала. Они обычно еще и дипломаты. В том, что существуют дипломаты, которые разведчиками не являются, Владислав Аркадьевич справедливо сомневался. Он не был профессиональным разведчиком, не был и профессиональным дипломатом, и потому позволял себе то, что не позволяют разведчики и не позволяют дипломаты. И не мог рассчитывать на помощь ни с какой стороны, потому что любая сторона постаралась бы его действия ограничить. Исходя из этого, даже когда ему требовалась действительная помощь, он не сразу решался обратиться к тем, кто обязан был по долгу службы помогать ему, потому что мог встретить естественное возмущение своей безрассудностью и опасение последствий столь категоричных поступков. Где-нибудь в странах Латинской Америки или в Африке, где Мазур также проводил экспедиции по испытанию «несмертельного» оружия, все это прошло бы спокойно. В России времен первого президента тоже можно было бы работать против государства, рассчитывая на государственное прикрытие. Теперь времена изменились. Это существенно осложняло работу, и, чтобы добиться результата, приходилось даже звонить напрямую в США, чтобы оттуда поискали свои связи и помогли ему. Так точно и случилось, когда Владиславу Аркадьевичу потребовалось поехать на Северный Кавказ. Ни кто-то из посольства, ни первый секретарь, который за все и всех отвечает, ни представитель ЦРУ, ни военный атташе, не говоря уже о самом после, которого Мазур даже не видел ни разу, даже не подозревали о том, что замышляет Владислав Аркадьевич и в чем он нуждается. Он позвонил в Штаты, оттуда позвонили в несколько европейских стран, навели справки и только после этого дали ему данные и конкретные имена. И Мазур уже сам организовывал все остальное, заручившись поддержкой самых влиятельных сил пресловутой гуманитарной экспедиции – широко разрекламированной акции, от которой чего-то ждали, но на которую не сильно и надеялись. Цель экспедиции была одна – оценить масштабы гуманитарной катастрофы, что устроила в своих республиках Северного Кавказа Россия, чтобы учинить на заседании Европарламента очередной скандал. Хотя официально это звучало, как определение размеров будущей гуманитарной помощи народам Северного Кавказа. При этом никто не знал, как можно такую помощь определить и превратить во что-то реальное, как можно, например, создать рабочие места для народа, который не хочет работать. Ну, разве что торговать… С подобным предложением, поступи оно, отдельные кавказцы еще согласятся. Но чтобы трудиться и пот проливать – это не в их характере… А что же им делать? Если торговать не получается, тогда приходится грабить и воровать… Владислав Аркадьевич, относясь к России, которую покинул уже давно и без любви, не слишком доверчиво, посмеивался над политикой своей бывшей родины на Северном Кавказе. И понимал, что кризис там возникнет снова, и снова будут вооруженные конфликты, потому что тамошние люди, с которыми он успел уже хорошо познакомиться в прошлую свою поездку именно туда, искренне не понимают, как можно не забрать что-то, если имеешь силу, чтобы забрать. Эти люди смогут понять только политику жесткого прессинга, какую применял против них Сталин. Все другое они не воспримут. И у Европарламента много еще лет будет возможность с удовольствием и ликованием высказывать России свои претензии. Много десятков или даже сотен лет… Этот конфликт неразрешим и напоминает чем-то попытки борьбы с сомалийскими пиратами, которые пиратами себя не считают, а только борются за выживание по принципу: «Дай мне десять миллионов долларов». – «Зачем тебе столько?» – «Кушать хочется…» И вопрос Северного Кавказа стоит категорично – кто кого уничтожит. В откровенных военных столкновениях русские уничтожали кавказцев. В мирной жизни кавказцы уничтожают русских. И пусть… Владислав Аркадьевич совершенно не интересовался, чем все это дело закончится. Он вел себя, как настоящий американец, и готов был принимать помощь русских, когда нужна была эта помощь, и помощь кавказцев, когда требовалась их помощь. И даже помощь европейских парламентариев, когда в ней нуждался, хотя этих считал вообще никому не нужными отбросами политических помоек, только говорящими непонятно о чем, но ничего не решающими. Мазур по-американски презирал все три стороны, тем не менее в очередной раз услугами одной из них желал воспользоваться, и считал это естественным явлением.