Как убедительно показывает Юрий Жуков в своей книге «Иной Сталин», сопротивление этим сталинским реформам оказывали многие партийные руководители. В ответ на предложение Сталина о проведении альтернативных выборов в 1937 году секретари обкомов поспешили подготовить квоты лиц, которых надо будет либо выслать, либо расстрелять под тем предлогом, что они могут попытаться провести своих кандидатов в Верховный Совет СССР. Особую «кровожадность», по словам Жукова, проявили Р.И. Эйхе и Н.С. Хрущев, потребовавшие разрешения на высылки и расстрелы десятков тысяч людей.
Юрий Жуков утверждает, что в конце июня 1937 года в руководство страны была направлена записка Р.И. Эйхе, который призывал санкционировать создание в областях «троек», наделенных «правом выносить смертные приговоры». Таким образом, Эйхе и другие стремились избавиться от возможных конкурентов в ходе «конкурса» партийных должностей и выборов в Советы.
В условиях, когда заговор Тухачевского был раскрыт за несколько дней до назначенного дня переворота, когда даже после ареста Тухачевского видные партийные руководители продолжали плести тайные интриги против руководства партии (в ходе июньского пленума ЦК ряд его членов провели тайную встречу, о которой Сталину сообщил лишь один из ее участников; на встрече было принято решение оказывать сопротивление исключению членов ЦК из его состава), Сталин и другие члены Политбюро уступили давлению местных руководителей. Жуков пишет: «Инициативная записка Р.И. Эйхе оказалась тем камушком, который вызвал страшную горную лавину. Три дня спустя, 2 июля, последовало еще одно решение Политбюро, распространившее экстраординарные права, предоставленные поначалу лишь Эйхе, уже на всех без исключения первых секретарей ЦК нацкомпартий, обкомов и крайкомов». В решении говорилось: «ЦК ВКП(б) предлагает в пятидневный срок представить в ЦК состав троек, а также количество подлежащих высылке». Нарком внутренних дел Н.И. Ежов, недавно арестовавший Ягоду и его соратников в НКВД, на основе этого решения издал приказы № 00446 и № 00447, в которых предписывалось «раз и навсегда покончить с подлой подрывной деятельностью против основ Советского государства».
Личность Ежова, человека недалекого, склонного к повышенной подозрительности и сочинению упрощенных версий заговоров, приход в Наркомат внутренних дел новых и не имевших опыта работы в следственных органах сотрудников из партаппарата на смену арестованным сотрудникам Ягоды способствовали созданию обстановки истеричной подозрительности. Казалось, что после московских процессов против Зиновьева, Каменева, Пятакова, Сокольникова, Радека в 1936-1937 годах сторонники оппозиции были арестованы или уничтожены. (Кстати, посол США в СССР Джозеф Дэвис и писатель Лион Фейхтвангер, а также ряд других наблюдателей из Запада, присутствовавшие на двух московских процессах 1937-1938 годов, не раз публично выступали с заявлениями, в которых доказывали правоту предъявленных обвинений и искренность признаний обвиняемых.) Однако Троцкий в своей книге, вышедшей в свет в 1937 году, уверял, что даже после этих процессов и многочисленных арестов 1936-1937 годов в стране сохраняется мощная сеть троцкистского подполья. Эти заявления лишь усиливали страхи работников НКВД, что они упустили многих членов подполья и их неумеренное рвение в разоблачении реальных и мнимых врагов.
Беда всесильного комиссариата внутренних дел была в том, что после прихода Ежова он действительно стал народным, то есть чрезвычайно открытым для вмешательства людей в дела, которые по своей сути требуют профессионализма. Приход в НКВД после назначения Ежова множества новых «честных», но непрофессиональных людей, готовых слепо довериться своей природной интуиции или «людям из народа», нанес сильный удар по следственной системе СССР.
Чрезмерное доверие к мнению «людей из народа» усилилось в ходе кампании по разоблачению «скрытых врагов». В немалой степени этому способствовали и заявления Сталина о необходимости доверять мнению «маленького человека». Рассказывая о том, как рядовой член партии Николаенко безуспешно выступала со своими разоблачениями против влиятельных людей в руководстве компартии Украины, Сталин заметил: «Николаенко – это рядовой член партии. Она обыкновенный "маленький человек"… Как видите, простые люди оказываются иногда куда ближе к истине, чем некоторые высокие учреждения. Можно было бы привести еще десятки и сотни таких примеров».
Однако зачастую эти «маленькие люди» «из народа» в своих обличениях опирались на необоснованные подозрения, а то и просто стремились свести личные счеты. Люди, которые делили своих соседей и коллег на категории: «большой враг», «малый враг», «вражонок» (о чем было позже рассказано А.А. Ждановым на XVIII съезде ВКП(б)), стали основными источниками информации при подготовке органами НКВД различных «дел» о «заговорах» и «центрах».
Репрессии не приняли бы таких масштабов, если бы они не получили широкой поддержки во всех слоях советского общества. Помимо психологических последствий гражданских войн, в ходе которых нередко в любом незнакомце видели врага, и напряженного ожидания новой войны, неизбежно порождавшей страхи перед шпионами потенциальных агрессоров, глубокие революционные преобразования 1930-х годов, открывшие возможности для социального роста и раскрытия талантов и способностей десятков миллионов людей, имели, как и всякая революция, свою теневую сторону. Быстрый социальный подъем миллионов людей породил у многих перемены сознания, схожие с теми, что происходят во время «кессонной болезни» у водолазов в случае их слишком быстрого подъема наверх.
С одной стороны, неизжитое недоверие бывших жителей деревни к горожанам и городской культуре являлось благодатной почвой для роста самых причудливых предрассудков и нелепых подозрений. Открытие новых культурных горизонтов сопровождалось вторжением в сознание людей мешанины из примитивных шаблонов политической пропаганды и подхваченных в обывательской среде вздорных слухов и искаженных представлений об окружающем мире. Миллионы советских людей были готовы объяснять сложные проблемы страны вредительством тайных врагов. Отречение от религии создало в умах многих людей вакуум, который был заполнен зачастую лишь упрощенными пропагандистскими установками и вековыми предрассудками, а также новыми суевериями, рожденными в обывательской городской среде. Огрубленные представления о мире не могли не разрушить традиционные нравственные ориентиры людей относительно того, что плохо, а что хорошо, что можно, а что нельзя делать.
Для других же миллионов людей стремительные преобразования означали прежде всего катастрофические утраты, порождавшие у них жгучую ненависть к тем, кто преуспел после революции, и желание отомстить им. Неприязнь потомственных горожан к преуспевшим пришельцам из деревни также служила благодатной почвой для доносов. Жгучую ненависть к «победителям» испытывали и те жители деревни, кто пострадал от коллективизации.
В 1937-1938 годах особенно много доносов было написано в адрес начальства. На лиц, занимавших начальственные должности, могли писать те, кто видел в них конкурентов на вакансии, открывшиеся после февральско-мартовского пленума ЦК 1937 года. Доносы могли писать на тех, кого винили за многочисленные трудности и лишения тех лет, за аресты и гибель от голода родных и близких. Жертвы красных могли, наконец, попытаться расквитаться с теми, кто был виновником крушения их судеб. Жертвы «ликвидации кулачества как класса» в деревне могли мстить тем, кто выселял их самих или их родных, мучил или издевался над ними и их семьями во время коллективизации или насильственного изъятия зерна. Список арестованных партийных руководителей поразительным образом совпадал с перечнем тех, кто сыграл наиболее активную роль в ходе коллективизации: Я.А. Яковлев, Е.Я. Бауман, И.М. Варейкис, Ф.И. Голошекин, С.В. Косиор, М.М. Хатаевич, Б.П. Шеболдаев, Р.И. Эйхе, Г.Н. Каминский и другие.