Book.

Все это вызвало подъем сербского национализма, и Слободан Милошевич воспользовался подходящим для себя случаем. В 1987 году он произнес в Косово большую речь, обратившись к сербам с призывом заявить о правах на свою землю и свою историю. “Тотчас вокруг него стали собираться сербы – коммунисты, некоммунисты и даже антикоммунисты, – преисполненные решимости не только защитить сербское меньшинство в Косово, но и подавить албанцев и превратить их в граждан второго сорта. Вскоре Милошевич был признан национальным лидером” . Два года спустя, 28 июня 1989 года, Милошевич вернулся в Косово вместе с одним или двумя миллионами сербов, чтобы отметить шестисотую годовщину знаменитой битвы, символизирующей непрекращающуюся войну с мусульманами.

Страхи сербов и сербский национализм, спровоцированные растущей численностью и силой албанцев, еще больше усугубились демографическими изменениями в Боснии. В 1961 году сербы составляли 43 процента, а мусульмане – 26 процентов населения Боснии и Герцеговины. К 1991 году соотношение изменилось почти в точности на противоположное: доля сербов упала до 31 процента, а доля мусульман возросла до 44%. В течение этих тридцати лет численность хорватов снизилась от 22 процентов [c.424] до 17%. Этническая экспансия одной группы привела к этническим чисткам со стороны другой. “Почему мы убиваем детей?” – задавал вопрос в 1992 году один сербский боец и сам же отвечал на него: “Потому что когда-нибудь они вырастут, и нам придется убивать уже взрослых”. Власти боснийских хорватов, стремясь не допустить “демографической оккупации” мусульманами своих населенных пунктов, действовали лишь с незначительно меньшей жестокостью .

Изменения в демографических соотношениях и “молодежные пики” в двадцать или более процентов ответственны за многие межцивилизационные конфликты конца двадцатого столетия. Тем не менее, всего эти факторы не объясняют. Например, нельзя объяснить с точки зрения демографии войну между сербами и хорватами; только отчасти ее можно объяснить историческими причинами, поскольку эти два народа жили вместе относительно мирно до Второй Мировой войны, когда хорватские усташи стали устраивать массовые убийства сербов. Везде и всюду причиной конфликта также была политика. Распад в конце Первой Мировой войны Австро-Венгерской, Турецкой и Российской империй способствовал разжиганию этнических и цивилизационных конфликтов между государствами, возникшими на их обломках, и между населявшими их народами. После Второй Мировой войны сходные результаты имело крушение Британской, Французской и Голландской империй. С окончанием “холодной войны” к тем же последствиям привело падение коммунистических режимов в Советском Союзе и Югославии. Люди больше не имели возможности идентифицировать себя как коммунисты, советские граждане или югославы и отчаянно нуждались в обретении новых идентичностей. Они нашли их в прежних опорах – в этнической принадлежности и в религии. Репрессивный, но мирный порядок государств, провозгласивших идею отсутствия бога, сменился насилием людей, приверженных разным богам. [c.425] Этот процесс усугубился необходимостью для новообразовавшихся политических сущностей усвоить процедуры демократии. Как только начался развал Советского Союза и Югославии, находившиеся у власти элиты не стали организовывать общенациональных выборов. Поступи они так, политическим лидерам пришлось бы состязаться за власть в центре и они могли бы попытаться выйти к электорату на основе многоэтнической и полицивилизационной программы и собрать в парламенте коалиции соответствующего большинства. Вместо этого и в Советском Союзе, и в Югославии сначала выборы были организованы на республиканской основе, из-за чего у политических лидеров возник чрезвычайно мощный стимул вести направленную против центра избирательную кампанию, взывая к этническому национализму и поощряя независимость своих республик. Даже в Боснии на выборах 1990 года население голосовало строго согласно этническим границам. Многоэтническая Реформистская партия и бывшая Коммунистическая партия получили менее 10 процентов голосов каждая. Количество поданных голосов за Мусульманскую демократическую партию действия (34 процента), Сербскую демократическую партию (30 процентов) и Хорватский демократический союз (18 процентов) более или менее точно соответствует долям мусульман, сербов и хорватов в населении бывшей Югославии. На первых выборах, в которых участвовало несколько кандидатов, почти во всех бывших советских и югославских республиках победу одержали политические лидеры, которые обращались к националистическим чувствам и обещали энергичную защиту своих национальностей против других этнических групп. Соперничество на выборах поощрило националистические настроения и, таким образом, содействовало усилению конфликтов вдоль линий разлома и их превращению в войны по линиям разломов. Когда, по выражению Богдана Денича, “этнос становятся демосом” , первым результатом является polemos, или война.

Остается вопрос – почему с окончанием двадцатого века мусульмане оказались вовлечены в намного большее [c.426] число актов межгруппового насилия, чем те, кто принадлежит другим цивилизациям? Всегда ли дело обстояло именно так? В прошлом христиане убивали своих собратьев-христиан и других людей, и число этих жертв было весьма значительно. Чтобы оценить предрасположенность к насилию у каждой цивилизации на протяжении истории, потребовалось бы обширное исследование. Здесь возможно следующее – определить возможные причины того, почему в настоящее время мусульманские группы прибегают к насилию, причем как в рамках ислама, так и за его границами. Затем нужно отделить причины, которые объясняют большую склонность к групповым конфликтам на протяжении истории, буде таковые существуют, от тех, которые объясняют такую тенденцию только для событий конца двадцатого века. Сразу напрашиваются шесть возможных причин. Три объясняют исключительно насилие между мусульманами и не-мусульманами, а еще тремя возможно объяснить как эти факты, так и насилие внутри ислама. Три причины объясняют только современную предрасположенность мусульман к насилию, в то время как три другие объясняют и историческое тяготение мусульман к насилию. Однако в случае, если такого тяготения все же не существует, эти предположительные причины, по всей вероятности, не объяснят современную тенденцию мусульман к межгрупповому насилию. Значит, последнее может быть объяснено только причинами, которые характерны для двадцатого века и которых не существовало в предыдущие столетия (таблица 10.4).

Во– первых, следует помнить, что ислам с самого начала был религией меча и что он прославляет военную доблесть. Истоки ислама -среди “воинственных племен бедуинов-кочевников”, и это “происхождение в среде насилия отпечаталось в фундаменте ислама. Самого Мухаммеда помнят как закаленного воина и умелого военачальника” . (Подобного нельзя сказать ни о Христе, ни о Будде.) Догматы ислама, как утверждается, предписывают войну против неверных, и когда первоначальная экспансия ислама со временем сошла на нет, мусульманские группы, вопреки религиозной доктрине, стали сражаться между собой. Соотношение фитна, или внутренних столкновений, и джихада коренным образом переменилось в пользу первого. Коран и прочие установления мусульманской веры содержат единичные запреты насилия, и в мусульманском учении и практике отсутствует концепция отказа от применения насилия.