Эта стратегия борьбы уже увенчалась огромным успехом в ходе европейской кампании против генетически модифицированных продуктов. Годами активисты протестовали против агропромышленного гиганта Monsanto, этой самой неприступной из всех транснациональных корпораций, и ее отказа помечать на этикетках, какие продукты содержат генетически модифицированые инг-ридиенты, а какие нет; она даже смешивала те и другие вместе — в случае соевых бобов. Но когда участники кампании посмотрели на ситуацию более широко и подвергли критике не только такие компании, как Monsanto и Novartis, занимающиеся генной инженерией, но и супермаркеты, их продукты продающие, вопрос наконец привлек внимание всего мира. Когда покупатели стали у их порога кричать о «франкенпродуктах», а активисты Greenpeace устраивать для потребителей «генетически-продовольственные экскурсии» по их стеллажам, супермаркетам стало не по карману придерживаться свойственной Monsanto позиции отгороженности от мира. Кончилось тем, что несколько крупных британских сетей супермаркетов, включая Sainsbury, Tesco и Safeway, полностью убрали с полок произведенные с помощью биоинженерии продукты, выпускаемые под их собственными марками. Сеть Marks&Spencer пошла еще дальше, в марте 1999 года вообще отказавшись торговать любыми продуктами, содержащими генетически модифицированные ингредиенты. Их примеру последовали ритейлеры по всей Западной Европе, а также продовольственные гиганты Unilever U. K., Nestle U. K. и Cadbury.
Защитники окружающей среды стали использовать подобную тактику против лесозаготовительных компаний, вырубающих реликтовые леса в Британской Колумбии. Вместо того чтобы выставлять против лесорубов пикеты в лесной чаще, как это было во времена демонстраций в районе пролива Клей-окуот в 1993 году, активисты Greenpeace и Rainforest Action Network теперь оказывают давление на крупнейшие брэнды, покупающие продукцию, в производстве которой используется древесина реликтовых лесов. Под их нажимом двадцать корпораций, входящих в число пятисот крупнейших компаний мира по рейтингам Fortune 500, в том числе ЗМ, Kinko's, Hallmark, IBM и Nike, в 1998 году согласились постепенно отказаться от использования таких товаров, причем сделали это публично, дав объявление на целую полосу в New York Times. А вот корпорация Home Depot [42] , «крупнейший в мире торговец продукцией, сделанной из древесины реликтовых лесов», как ее называют устроители кампании, не захотела присоединиться к этой акции, чем вызвала волну демонстраций протеста у десятков магазинов Home Depot по всей Северной Америке и на ежегодном общем собрании акционеров компании в Атланте в мае 1999 года. Стратегия оказалась успешной: в августе 1999 года корпорация Home Depot объявила, что перестанет продавать товары с использованием древесины реликтовых лесов к 2002 году.
Письмена на стене
Несмотря на успех этой стратегии борьбы, кажется странным, что надо так изощряться, представляя социальную несправедливость и загрязнение окружающей среды в таком контексте, чтобы они стали понятны нам, покупателям. Эти кампании, несомненно, делают нас неравнодушными к подобным проблемам, но не в силу их социальной значимости, а потому что в нашем сознании с ними связаны конкретные предметы — обувь от Nike, пепси-кола, трикотаж от Gap. Если для обретения чувства общей для всех принадлежности к человечеству нам и впрямь так необходимо сверкающее присутствие известных брэндов, то антикорпоративные общественные движения в этом смысле являются, возможно, высшим достижением брэндинга. Согласно Джерарду Гринфилду, международная политическая солидарность становится настолько зависимой от самих брэндов, что эти корпоративные символы уже грозят заслонить собой ту самую несправедливость, о которой должны напоминать. Разговоры о политике, разговоры о жизненных ценностях, разговоры о правах человека — все это замечательно, но заговори о шопинге — и тебе обеспечено настоящее, искреннее внимание. «Если мы можем говорить о правах человека и о борьбе трудовых коллективов только в связи с тем, что люди решают покупать как потребители, — пишет Гринфилд, — то воспитать критическую, всенародную социальную ответственность нам будет гораздо труднее, чем мы себе это представляем».
Да, антикорпоративное движение действительно балансирует на тонкой грани между эгоистической защитой прав потребителей и сознательной политической деятельностью. Участники антикорпоративных кампаний вправе спекулировать на тех проблемах, которые брэнды создают в отношении соблюдения прав человека и охраны окружающей среды, но они должны быть осторожны, чтобы их кампании не опустились до уровня возвышенных наставлений по этичному шопингу или руководств по спасению мира с помощью бойкотов или путем выбора определенного стиля жизни. «Не применялась ли система потогонного труда при изготовлении твоих кроссовок?»; «А твой футбольный мяч? Не детскими ли руками он сделан?»; «Не пострадали ли животные при производстве твоего увлажнителя воздуха?»; «Твой кофе был закуплен с соблюдением принципов „честной торговли“?». У таких начинаний есть свои подлинные достоинства, но проблемы глобального рынка труда слишком велики, чтобы их можно было измерять — или ограничивать — только интересами потребителей.
Так, специальная комиссия при Белом доме, созданная после скандала с Кэти-Ли Гиффорд и ставящая своей задачей контроль за потогонным производством, в мгновение ока превратилась просто в очередное наставление по шопингу. Все сколько-нибудь существенные требования реформирования трудового законодательства были немедленно вытеснены более актуальным вопросом повестки дня: каким требованиям должны удовлетворять американские компании, чтобы иметь право маркировать производимую ими одежду ярлыком «Без применения потогонного труда» (No Sweat)? Проблемой «номер один» стали поиски быстрого и легкого способа защитить право западного потребителя покупать фирменные товары, не испытывая при этом чувства вины. Характерно, что для исполнения идеи Билла Клинтона о введении маркировки No Sweat, в качестве образца было взято клеймо «Безопасно для дельфинов» (Dolphin Safe), стоящее на консервных банках с тунцом: оно успокаивает покупателей, заверяя их, что при ловле рыбы для последующей промышленной переработки и консервирования не погиб ни один из столь любимых ими дельфинов. К сожалению, это начинание не учитывает, что права рабочих, в отличие от дельфинов, невозможно гарантировать, размещая на этикетке соответствующий символ — «использовать до определенной даты»; а попытки все-таки делать это представляют собой не что иное, как узурпацию их (и наших) политических прав. И вообще, вся эта шарада напоминает мне карикатуру в журнале New Yorker: американская семья, будто сошедшая с картин Нормана Рокуэлла, разворачивает подарки под елкой. Родители вытаскивают из коробки новую пару кроссовок, и мать спрашивает: «А как у них обстоят дела с соблюдением прав человека?»
Есть в этом «потребительском подходе» и еще одна проблема. Мы живем, как заметила Сьюзен Зонтаг, «в век шопинга», и любое общественное движение, основанное на внушении людям чувства вины за то, что они ходят в супермаркеты, — это бомба замедленного действия, готовая взорваться в любой момент. Кроме того, активисты, стоящие во главе этого движения, отнюдь не аскеты или луддиты — принципиальные противники шопинга как такового. Многие из них — творческие молодые люди чуть за двадцать, создающие пародии на рекламу на своих ноутбуках от Macintosh, которые, так уж вышло, считают: в мире должно оставаться некоторое количество свободного пространства, где им не пытаются что-нибудь продать и которое не забито мусором нашей потребительской культуры. Это молодые мужчины и женщины в Гонконге и Джакарте, которые носят «найки» и едят в McDonald's; обычно они говорят мне, что слишком заняты организацией профсоюзов фабричных рабочих, чтобы еще и обращать внимание на западные призывы к изменению стиля жизни. И в то время как западные потребители размышляют над вопросом, какую обувь и одежду этичнее всего покупать, люди, проливающие пот на фабриках, обклеивают свои коморки в общежитиях рекламой McDonald's, украшают двери, как и все фанаты NBA, портретами любимых спортсменов, и обожают все, что связано с Микки Маусом.