Макаров возвращается.
– Там разветвление… Четыре коридора… Ушел… Сильно задело?
– Артерия, кажется, цела… – Оба хорошо знают, что при ранении в бедро человек, которому перебило артерию, в полевых условиях обречен. – Наверное, и ходить сам смогу…
– Лежать! – приказывает Макаров Беслану, убирает от него подальше винтовку и помогает Сохно закончить перевязку.
Подполковник встает на ноги и пробует сделать шаг.
На звонок дверь открывается сразу, словно Дым Дымыча в окно увидели и приготовились к встрече. Так, должно быть, и произошло, поскольку он предупредил о своем приезде телефонным звонком.
Он заходит молча, по привычке не произнося ни слова в подъезде, где старушки любят прикладывать уши к дверям и глаза к замочным скважинам, если имеют таких подозрительных соседей. И только за дверью, когда Красный дважды поворачивает за его спиной ключ в замке, Сохатый спрашивает:
– Как, приготовились?
Металлическая дверь обита толстым слоем утеплителя и поверху какой-то толстой синтетической кожей, хорошо прячет звуки, а голос у Дым Дымыча негромкий, хотя и всегда внятный, жестко членораздельный, чтобы никто потом не смог сказать, что не понял его.
В ответ он видит ухмылку. В полумраке прихожей светятся вставные металлические зубы.
– Тебя ждем… Твоего мудрого совета…
Красный слегка ерничает, но он всегда такой, и Сохатый, хорошо зная манеру поведения старого уголовника, больше половины своей шестидесятипятилетней жизни отдавшего «зоне», другого и не ожидает. Но и при таком наборе общего срока Красный авторитетным стать не сумел – не те статьи, чтобы в авторитеты выбраться, да и характер не тот. Предпочитает, чтобы другие брали ответственность на себя. А это большой выгоды не приносит. Потому Красный сейчас и заботится о близком завтрашнем дне, когда будет не способен сам себя обеспечивать даже по мелочи, не говоря уже о крупных запросах.
Сохатый отвечает достаточно жестко:
– Я посоветую слушаться меня. Другого посоветовать не могу, и при других вариантах работать с вами не буду.
Они проходят в комнату. Там сидят еще двое – вислоносый Ерема, бывший когда-то, в расцвете собственных лет, квалифицированным карманником, и плоскогрудый туберкулезник Квадрат, всегда только пристраивающийся сбоку к тем, кто дела делает, но сам ни на что не способный. При этом в каждое лицо глубокими морщинами вписана лагерная биография. Более подробно она отражена на руках, разрисованных татуировками, часть из которых при умении можно «прочитать». Но Дым Дымыч себе такую задачу не ставит, поскольку и без того неплохо знает их жизнеописание и способности, знает, от кого чего можно ожидать.
– Общий привет! – рисованно-устало машет он рукой, и садится верхом на стул. Приветливости, впрочем, в его фразе не слышится.
– Придумал что-то? – не теряя времени на пустые разговоры, спрашивает Красный.
– Еще не думал. Пока только узнавал…
– И что узнал?
Сохатый паузу выдерживает не для того, чтобы себе придать важность, а чтобы обратить на сообщение особое внимание.
– Узнал. Стоит с парнями связываться. Есть, что стрясти. Не всегда есть, но сейчас – есть. Они сами кого-то крупно потрясли.
– Крутые? – Ерема часто носом шмыгает, как кролик, отчего кончик носа по-кроличьи шевелится. Раньше Сохатого это смешило, сейчас уже не интересует.
– В меру. Но обламывать, думаю, так и так придется. Сразу под тебя не лягут… Вы за ними, как я понимаю, уже мотались?
– Вчера весь вечер, – рассказывает Красный. – Ездят парой. Друг друга не оставляют. Телеги – класс. Нам на всех бы хоть одну такую. Главное, чтобы они после таких покупок пустыми не остались.
– Не остались… По моим данным, они «огребли» где-то на дурачка по пол-лимона баксов.
– Нехило… Я чувствовал, ребята серьезные. – Ерема особой храбростью никогда не отличался – умеет только на того «наехать», кто не ответит соответственно. – Машинки эти, кстати, тоже серьезно стоят. Могли уже и потратиться…
– У одного осталось половина, у второго чуть поменьше… Он жену в Норвегию отправил. И денег ей сколько-то выделил. Сколько – не знаю. Говорят, на покупку дома… Я спрашивал – это максимум, сто тысяч баксов. На шикарный дом. Но шикарный он едва ли захочет…
– Зря он так поторопился, – сетует Красный, – вопрос недвижимости не терпит суеты.
– Кстати, о недвижимости. Квартиры у них смотрели? – спрашивает Дым Дымыч.
– Двери металлические, каркас сильный. Простой монтировкой не возмешь. Придется на улице их прижимать.
– Желательно, рядом с ментовкой, – мрачно кивает Сохатый. – Чтобы сразу уж, для полноты ощущений… Только дома! И никаких свидетелей. Иначе всегда рискуешь пулю в спину получить… «Черных» на улицах полно. Ни ты, ни я не сможем разобрать, кто из них чечен, кто сын Берега Слоновой Кости… Только дома!
– Я ж говорю, двери металлические… Их просто не возьмешь… – настаивает Красный.
– Замки?
– А хрен их знает…
По замкам они уж точно не спецы, это Сохатому тоже давно известно. Если есть возможность, подденут простую дверь монтировкой, две минуты, и след их простыл… Что посложнее – для них преграда.
– Надо мне посмотреть… Готовьтесь, поедем.
– К чему готовиться?
– Ко всему. Ждать будем на квартире.
– У которого?
– Раздоев с семьей живет. Едем к Мадаеву.
– Где они сами сейчас? Можем сразу на ствол нарваться.
– В ментовке застряли. Номера на машины получают. Там очередь такая…
– Имея такие бабки можно все за пять минут сделать.
– Бабками тоже надо уметь пользоваться. Как они оттуда выедут, мне сообщат. Агентура работает…
– Надеюсь, агентуре платить не из общего котла?
– Не надейся. Из общего.
– А говорили, что ты в одиночку справлялся и с более сложными делами…
– Обо мне много говорили, но никто ничего не знал точно. В одиночку работают только любители. А профессионал имеет группу поддержки всегда. Хотя это тоже зависит от профессионала. Когда он захочет, он… Впрочем, это неважно.
– Сохатый, – мрачно спрашивает Квадрат, – ты за одну ночь информации набрал больше, чем мы за два дня… Тебя случайно не в ментовке ею снабжают?
– Нет. Не в ментовке. В ФСБ.
Откровенность иногда тоже бывает полезной. Особенно, когда в нее не верят.
– Это легче, – соглашается с ухмылкой Красный. – По крайней мере, оттуда сведения могут оказаться и точными.
* * *