На практике же инстинктивная, неосознанная и потому чрезмерная реакция общества на либеральный проект, выразившаяся в пугающем и разрушительном подавлении старой, коммерческой олигархии времен Ельцина новой, силовой олигархией, автоматически делает модернизационный проект благотворным и для крупнейшего бизнеса тоже. Причина этого кажущегося парадокса проста: модернизационный проект хотя бы в силу своей системности неизбежно заместит хаотичный произвол и ситуативное, но массовое насилие силовой олигархии над бизнесом четкими рамками правил, возможно, жестких и стесняющих, но, во всяком случае, определенных и общеизвестных заранее. Относительно сегодняшнего положения это является безусловным благом для бывших коммерческих олигархов хотя бы потому, что, за некоторыми исключениями, «самая плохая стабильность лучше самого хорошего хаоса». Как стало хорошо известно в последние восемь лет, «криминальные «понятия» отличаются от закона тем, что никто не предупреждает об их изменениях заранее, и оповещение об этих изменениях проводится на плачевной судьбе тех, кто не успел увернуться».
Таким образом, в противовес расколовшему общество либеральному проекту проект модернизационный объективно будет вынужден играть консолидирующую, объединяющую и сплачивающую роль.
— Ну что, помощнички, проблемы наши мы решили, теперь и о народе пора подумать?
— Конечно, господин губернатор, душ по 150 каждому — и достаточно.
(Фольклор)
Однако, прежде чем перейти к описанию и анализу модернизационного проекта, следует рассмотреть еще один, не заявляемый широкомасштабно, но на деле реализуемый в нашей стране в тесном и парадоксальном симбиозе с либеральным, — «чекистский» проект.
Разумеется, в рамках настоящей работы нас интересуют не пропагандистские заклинания (хотя среди них, особенно по мере приближения неотвратимого момента вынужденного переформатирования власти, также встречается много интересного), но реальные очертания этого проекта и мотивация его участников.
Как следует из самого его названия, он объединяет выходцев из силовых структур (отнюдь не только из КГБ, хотя «чекисты», работая в настоящее время в различных структурах, и преобладают). Насколько можно понять, он несет на себе печать особенностей их профессионального сознания: агрессивность, поиск врагов, стремление к жесткой централизации управления, недоверие к интеллекту во всех его формах.
В основе мироощущения носителей этого проекта лежит четкое разделение мира на «своих» и «чужих», а также жажда даже не корпоративного, но сословного реванша, питаемая болезненными воспоминаниями о всемогуществе советских времен и унижении 90-х годов. Для многих из них эти воспоминания усугубляются представлениями о собственной недооцененности в годы правления Путина и жгучей ревностью к более успешным сослуживцам.
В качестве своей исторической миссии носители «чекистского проекта», как правило, называют «величие России», однако почти никогда не могут внятно объяснить, что же они подразумевают под этим возвышенным термином. Из приводимых различными представителями этой социальной группы примеров следует, что в целом они имеют в виду восстановление реалий Советского Союза, но исключительно в его военно-политических атрибутах. Принципиально важным в их «картине желаемого будущего» является последовательное и полное отрицание всей системы социальной защиты населения и — шире — без всех тех реальных прав (в первую очередь, конечно, социальных), которыми обладали граждане Советского Союза.
Это представляется вполне закономерным, так как именно системное отрицание этих, с формальной точки зрения неотъемлемых прав граждан лежит в основе всего образа действий современной правящей бюрократии и, в меньшей степени, крупнейшего бизнеса России и является краеугольным камнем их процветания как в последние полтора десятилетия, так и в обозримом будущем. Для среднего представителя российской правящей бюрократии, в том числе силовых структур, проще и органичней представить даже собственное самоубийство, чем систему обеспечения ответственности бюрократии перед населением, худо-бедно, через пень-колоду, но все же существовавшую и функционировавшую в нашей стране еще каких-то 20 лет назад. Ведь во втором случае речь будет идти уже об уничтожении не только его личности в том виде, в котором он привык ее воспринимать, но и всего миропорядка, в котором он привык функционировать и в котором он ощущает себя наиболее комфортно.
Для представителей силовых структур, к которым в основном относятся носители «чекистского» проекта не столько развития (это слово к нему не вполне применимо), сколько существования России, в высшей степени характерно предельно жесткое деление мира на «своих» и «чужих», то есть на «партнеров», с которыми можно сотрудничать и при необходимости конкурировать, и на «врагов», которых нужно только уничтожать.
Характерно не только практическое отсутствие в этой картине мира категории «друзей», что, по-видимому, является результатом влияния рыночных отношений с их конкуренцией, но и весьма специфическое отношение к «врагам». Глубочайшая враждебность и глубочайшая ненависть к ним сочетаются с внутренней готовностью к сотрудничеству с ними, в том числе даже в качестве младшего партнера, при соблюдении двух условий: с одной стороны, «враг» должен быть силен, так чтобы его нельзя было просто уничтожить, дав волю своей ненависти, и, с другой стороны, о факте этого сотрудничества не должны узнать не только непосредственное начальство, но и «партнеры» (так как они с легкостью могут донести этому начальству). Такая массовая латентная готовность к предательству также представляется результатом специфически реформаторской формы «вхождения в рынок» российских силовых структур.
Весьма интересным представляется в «чекистском» проекте кардинальное изменение представления о равноправии, о человеке «в полном смысле слова», то есть о человеке, обладающем в глазах носителя данного проекта теми же правами, что и он сам. По сути дела, такими людьми в полном смысле слова являются для носителя «чекистского» проекта только другие носители этого проекта, такие же, как и он сам.
В основе этого мироощущения лежит чудовищная, пугающая мешанина трех основных компонент:
нормального корпоративизма сотрудников силовых структур;
советского опыта наличия исключительных и неформализованных прав и обязанностей, превращавших сотрудников силовых структур в сверхчеловеков, по крайней мере, в их собственных глазах (этот опыт был основан еще на сталинской концепции «ордена меченосцев внутри государства советского», разработанной, правда, для совсем иной структуры — коммунистической партии);
страшного, разлагающего души опыта рэкета и коррупции как 90-х, так и 2000-х годов (когда мир вполне логично делился для многих сотрудников силовых структур на коммерсантов, которых надо «доить», и лохов, которых надо «кидать» и сажать).
Сужение представления носителей «чекистского» проекта о человеке «в полном смысле этого слова» представляется исключительно важным признаком их глубокой социальной архаизации. Действительно, ведь широта данной категории является одним из важнейших признаков уровня развития того или иного общества.