Так или иначе, на этой территории предполагается сформировать вполне европейское по внешнему антуражу государство — своего рода гибрид Португалии (этого недостижимого идеала путинского поколения российских реформаторов) и Польши.
Природные же ресурсы Сибири и Дальнего Востока, представляющие собой основную часть ресурсного потенциала современной России, должны будут перейти под внешний контроль авторов соответствующих подходов, которые рассчитывают на то, что сами будут осуществлять или, по крайней мере, организовывать их эксплуатацию. При этом, насколько можно понять, транснациональные корпорации даже готовы платить налоги со своей осуществляемой на территории Сибири и Дальнего Востока деятельности через Москву — частью ради поддержания относительной цивилизованности в лишающейся источников существования «Московии», частью в силу заведомо более выгодных условий ведения бизнеса. Ведь понятно, что выбить уступки из слабых российских властей для транснациональных корпораций будет на порядок проще, чем из любого относительно демократического (и, значит, учитывающего мнение населения) государства с относительно развитой экономикой.
Представляется принципиально важным, что подобные притязания ни в коей мере не являются чьими-то злонамеренными кознями, направленными на нанесение вреда России. Альтруистических, не связанных с достижением собственной выгоды мотиваций в современном мире попросту не существует.
К глубочайшему сожалению, прогнозы, связанные с территориальной дезинтеграцией России путем отторжения (разной степени насильственности) от нее Северного Кавказа, Сибири и Дальнего Востока, не говоря уже о Калининградской области, носят преимущественно инерционный характер. За редчайшими исключениями, они отражают не чью-то враждебность или агрессию по отношению к России, но не более чем сложившиеся и достаточно прочные тенденции развития последней, вызванные ее собственной слабостью, деградацией российского общества и ничтожностью сегодняшнего российского государства.
Чтобы избежать этой опасности, российское государство должно модернизироваться и затем как минимум регулировать, направлять и балансировать предстоящее и уже начавшееся столкновение интересов Запада (США и Евросоюз, вероятно, будут действовать порознь), Китая и исламской цивилизации на территории России. Уникальность позиции российского государства предопределяется не столько его статусом «хозяина» (который по мере обострения конкуренции во многих отношениях весьма скоро станет чисто формальным), сколько тем, что оно является единственным участником конкуренции, способным осознавать специфику осваиваемой территории и по-настоящему заинтересованным в ее развитии. Если оно не справится с исполнением объективно вытекающих из его уникального положения функций, конкурентное столкновение станет не только стихийным, но и неадекватным характеру спорных ресурсов. В результате оно сможет привести к последствиям, разрушительным не для одной лишь России, но и для всего человечества.
* * *
Важные и недооцениваемые в настоящее время изменения в глобальную конкуренцию за природные ресурсы может внести глобальное изменение климата. Его масштабы, скорость, цикличность и причинность еще долго будут оставаться полем дискуссий, однако наличие его изменений как таковых, по крайней мере в последнее десятилетие, не вызывает сомнений.
Изменение климата создаст вполне реальную угрозу если и не уничтожения, то серьезного ухудшения конкурентных позиций [20] для многих относительно благополучных обществ, обладающих значительными ресурсами и способными использовать их для изъятия «климатической ренты» у слабых обществ, которые глобальное потепление переместят в более благоприятные климатические условия. К первым среди других относятся США и некоторые страны исламского мира, ко вторым (также, разумеется, среди других) — Россия.
Сегодня эта опасность остается гипотетической, однако, чтобы она таковой и осталась, противостояние ей в нашей стране должно быть начато как можно раньше.
Для понимания реальных перспектив России принципиально важно осознание того факта, что ее ценность для человечества заключается далеко не в богатстве ее недр, которое, несмотря на все локальные кризисы, неуклонно теряет значение по мере распространения информационных технологий (да еще и сокращается по мере перехода этого богатства под контроль зарубежного капитала).
Ценность России для информационной эры, для эпохи глобализации заключается, прежде всего, в оригинальном взгляде на мир, в становящейся главным фактором производительности труда национальной (а точнее, общественной) культуре, нестандартном мироощущении (в глобализацию конкурентоспособность может опираться лишь на самобытность), наконец, в интеллекте, хотя и оторванном в значительной степени от практического применения.
Конкретизация этих достаточно общих положений показывает, что объективное место России в мировом разделении труда — подготовка и поставка своего рода «интеллектуального сырья» и лишь в лучшем случае — «интеллектуального полуфабриката», в первую очередь для транснациональных корпораций, которые умеют их использовать наилучшим образом.
Они умеют использовать, а российское общество в силу уникального и, к сожалению, весьма болезненного сочетания культурно-исторических факторов, в силу своих особенностей и несчастий остается конвейером по производству самого дефицитного и самого нужного в условиях глобализации и развития информационных технологий «человеческого материала» — творцов и революционеров, способных к творчеству и систематическому генерированию принципиально новых идей.
Сосредоточившись на этом, превратив себя в своего рода «гипофиз человечества», Россия сосредоточит свои усилия на дальнейшем развитии того, что в ней хорошо, откинув то, что плохо: «внедрение» — штука прозаичная, Китай с Азией справятся с этим если и не лучше всех, то, во всяком случае, лучше нас. Наше преимущество перед ними кроется в общественной психологии, «национальном характере», который в целом позволяет им создавать не творцов и революционеров, а только добросовестных исполнителей, хотя и высокого уровня.
Для российского общества такая специализация представляется в целом благоприятной, ведь интеллект можно воспроизводить только при высоком уровне образования и определенном минимальном уровне безопасности общественной жизни. Поэтому в случае закрепления России в роли поставщика «интеллектуального полуфабриката» его основные потребители — развитые страны и глобальные монополии — будут жизненно заинтересованы в поддержании высокого уровня жизни в нашей стране и, соответственно, ее относительного благополучия.
Следует отметить, что подобный «инкубатор мозгов» будет занимать (как он занимает и сегодня) в высшей степени двойственное положение в мире глобальной, небывало ожесточенной конкуренции. Это будет предопределять болезненную раздвоенность сознания его граждан и в этом смысле — сохранение принципиальных черт нашей общественной психологии, не самых удобных и комфортных для ее носителей, но обусловливающих сохранение России как России, вместе с ее указанным стратегическим конкурентным преимуществом.