Эта принципиально новая социальная категория мотивирована не столько целями обогащения и материальными запросами, сколько задачами самореализации. Ее главное средство производства — интеллект, неотделимый от владельца. Его продукт деятельности — товары и услуги — может быть продан на рынке, но тут же неизменно воспроизводится вновь. По этой причине пролетариат знаний в эпоху «всеобщего потребления» создает фактически уже не стоимости, а ценности, и современная рыночная система пока лишь по инерции не отстает от такого парадоксального и далеко не рыночного положения вещей.
Именно армия пролетариев знаний объективно предъявляет наибольшие претензии к современному государству, именно она фундаментально заинтересована в строительстве и укреплении государства, которое не просто вынужденно несет определенные социальные затраты, но которое должно в первую очередь осуществлять функции всевозрастающих социальных инвестиций в человека, то есть в образование, в науку, в здравоохранение. Все более и более очевидно, что без подобной ответственной функции общество больше не может воспроизводить ни себя, ни соответствующий уровень ценностей. Именно новый пролетариат знаний предъявляет самые высокие требования к уровню и качеству развития демократических институтов, способных обеспечить эффективный общественный контроль над самими целями глобального развития.
В постиндустриальных странах этот новый класс фактически является локомотивом всех позитивных изменений, вытаскивающим из глубины социального падения аграрных и промышленных рабочих, все меньше и меньше обладающих возможностями самостоятельной и квалифицированной политической борьбы. В странах второго и третьего мира он вступает в конфронтацию как с национальной бюрократией, так и с олигархическими кланами, паразитирующими на природной ренте либо на разгосударствленной собственности. Этот социальный класс, с одной стороны, придает целостность всей вертикали общественных отношений снизу доверху, а с другой — объединяет миры и цивилизации объективной общностью своих социальных, политических и гуманитарных запросов.
Это один из самых принципиальных моментов в современной оценке развития общемировых социальных и политических процессов, по-новому представляющий и перспективы нашей политической практики, и горизонты нашей развивающейся теории. Весь предшествующий период истории в полтора столетия был временем, когда основным ядром всей общественной и политической полемики был вопрос о собственности и, соответственно, о неизбежной связи частной собственности с угнетением и эксплуатацией или, напротив, обобществления — с освобождением от эксплуатации. Сегодня есть все основания утверждать, что в такой своей форме эта проблема утрачивает свой смысл.
Мы помним, как объективный и глубокий марксистский анализ еще в позапрошлом веке вскрыл такие исторические ограничения частной собственности, которые не смогли в полной мере опровергнуть ни либеральные теоретики, ни сама история. В то же время мы убедились и в том, что тотальная государственная собственность не только не устраняет общественные противоречия, но, напротив, порождает их в новом виде. Более того, мы знаем, что монопольно-политическое распоряжение ресурсами государственной собственности практически неминуемо порождает соответствующий господствующий класс государственной бюрократии и новые формы угнетения. Мы убедились на недавней практике и в том, что разгосударствленная собственность, превратившись в частную, не «заработала» с умноженной эффективностью, а лишь реставрировала на постсоветском пространстве самые жуткие образцы хрестоматийного капитализма.
Можно утверждать, что в известном смысле произошла определенная девальвация проблемы собственности. Но не экономическая бесперспективность дискредитирует государственную собственность, ибо существует множество примеров, когда именно концентрация государственного капитала на стратегических направлениях развития приводила к прорывам и модернизации. Не только эксплуататорский характер частной собственности дискредитирует этот базовый элемент отношений, ибо в современном мире есть немало примеров, когда при разумно функционирующей частной собственности общество достигало не меньшей социальной справедливости, чем в странах социализма. И та же рыночная экономика является действенной моделью последовательного прогресса, если общество демократически определяет и контролирует ее главные цели: эффективность, общее благосостояние, свобода выбора. С тем большей очевидностью проступает вывод: важны не столько конкретные формы собственности, сколько формы общесоциальной мотивации тех, кто управляет, распоряжается и владеет собственностью. Можно сказать еще конкретнее: все зависит от того, каковы общественно-признанные цели развития, как происходит итоговое перераспределение национального дохода, каковы механизмы контроля всего общества за властью. Проблема собственности переместилась сегодня из проблемы владения в проблему управления стимулами развития, из проблемы контроля над источниками предпринимательской деятельности в проблему общегражданских механизмов контроля ее результатов.
Именно по этой причине для нас, современных коммунистов, обобществление теперь реализуется не в политике перераспределения средств производства, а в борьбе за инвестирование в социальный капитал, позволяющее производить и воспроизводить равенство условий личностного развития. Для нас демократическая борьба за власть — это теперь не борьба за контроль над собственностью, а борьба за использование все новых и новых стимулов развития всего общества. Ответственность современных политик и политиков состоит сегодня в том, чтобы раз за разом совершать движения именно в этом направлении. И это уже не «благие намерения, которыми вымощен ад», это единственно допустимый принцип развития, альтернатива которому — гибель самой человеческой цивилизации. Достойно ответить на этот глобальный вызов — это не просто долг современных коммунистов. Это наша историческая миссия.
* * *
Таковы в основном сущностные черты той картины мира, которая видится сквозь призму нашего обновленного мировоззрения. Это концептуальное ядро нашей политической программы, определяющей и наше самоназвание, и наше отношение к современной действительности. Именно этой картиной мы, молдавские коммунисты, иногда инстинктивно, а чаще вполне осознанно руководствовались тогда, когда в 2001 году пришли к власти. Напомним, что это была первая и единственная парламентская победа коммунистов за всю историю коммунистического движения в Европе. Второй раз это удалось нам же, но уже четыре года спустя. Заметим, что во многом эта очередная победа была обусловлена практической реализацией главных выводов, которые следуют из этого мировоззрения. Мы сумели доказать, что политика социальных инвестиций — это не популизм, не подачки и латание дыр, а реальный и эффективный механизм системного прогресса страны и общества. Мы сумели доказать, что развитие демократических институтов — это основной инструмент борьбы за интересы всего общества. Мы сумели доказать, что стимулирование инвестиционной и предпринимательской активности является органичной составной частью социальной политики. Мы сумели доказать, что только интеграционная открытость, полиэтнизм и гражданские свободы дают народу нашей страны реальные шансы постиндустриального развития.