Отрицая необходимость утопических конструкций и детализированных бюрократических планов, современные левые ударились в другую крайность. Ведь даже критика прошлого опыта имеет смысл лишь в том случае, если мы сделаем из нее практические и конкретные выводы. Если мы готовы сегодня понять причины и последствия поражения русской революции 1917 года, если мы понимаем ключевое значение демократии для антикапиталистических преобразований, отсюда вовсе не следует, будто общих слов о свободе и демократии достаточно для того, чтобы заложить на практике основы подлинного народовластия.
Описывать картины светлого будущего занятие не только бесперспективное, но и достаточно скучное — во всяком случае, по сравнению с попытками изменить мир сейчас и сегодня. Но эта сегодняшняя борьба нуждается как минимум в переходной программе, которая ясно дает понять и нам самим и нашим сторонникам, откуда и куда мы движемся.
Социализм не может быть построен в отдельно взятой стране, невозможно и бессмысленно придумывать «национальные модели» социализма, по крайней мере — постольку, поскольку речь идет о моделях законченных и самодостаточных (до тех пор, пока есть различие культур и национальных историй, будут и различия в социальной жизни). Но движение к новому обществу в мировом масштабе состоит и будет состоять из многочисленных революционных и реформистских прорывов, совершаемых на почве национального государства. Эти ручейки и реки обречены либо засохнуть, либо слиться в единый поток. Осуществляя социальные преобразования в своей стране, мы именно этим участвуем в глобальном процессе. Нашей задачей в каждом конкретном случае является формирование конкретной переходной программы, которая может стать реальной основой для общественного преобразования ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС.
Да, мы не можем и не должны рисовать утопическую картину социализма и коммунизма, оставляя истории самой сделать свою работу. Но без внятной и конкретной переходной программы невозможно движение вперед, невозможна борьба за власть, невозможно даже строительство политической организации. И это относится к левым в России ничуть не меньше, чем к нашим товарищам на Западе.
За что боремся?
Социалистическая политика враждебна частной собственности. Современные левые прекрасно отдают себе отчет в том, что далеко не всякая государственная компания принадлежит народу, и что тотальная национализация всего подряд может только замедлить переход к социалистической экономике. Но еще большей ошибкой был бы отказ от политики обобществления в тех отраслях, где она давно назрела.
В России большинство населения традиционно выступает за национализацию крупнейших олигархических корпораций. И эта национализация должна быть проведена. В собственность государства должны быть возвращены нефтяные и газовые компании, металлургические комбинаты, ведущие машиностроительные предприятия, объекты военно-промышленного комплекса, региональные телефонные компании, транспортные предприятия. Они должны быть не только сменить собственника, но реорганизованы и реструктурированы. Речь не идет об участии государства в акционерных обществах, сохраняющих свой корпоративный статус и действующих исключительно в собственных интересах. Олигархические корпорации — независимо от участия государства в их капитале — подлежат экспроприации.
В повестку дня встает и социализация финансов — создание сети принадлежащих общественному сектору банков, обеспечивающих дешевый кредит для предприятий и населения. Сосредоточение в руках демократического государства финансовых ресурсов и производственных объектов открывает возможности для осмысленной инвестиционной политики, направленной на решение задач, стоящих сегодня перед обществом в целом. Речь идет о широкомасштабном технологическом обновлении, повсеместной замене устаревшего оборудования, восстановлении инфраструктуры, создании децентрализованной системы управления, учитывающей интересы регионов, где располагается производство.
Экономика, возникающая в процессе революционных преобразований, несомненно, оказывается «смешанной» — не только потому, что в ней частные предприятия по-прежнему сосуществуют с общественным сектором, но и потому, что она сохраняет неизбежную преемственность по отношению к прошлому. Новые правила жизни не могут сложиться в одночасье, а тем более в одной отдельно взятой стране. Но такая «смешанная экономика» радикально отличается от той, что существовала в Западной Европе 1960-х годов. Меняется, говоря языком классического марксизма, классовая сущность государства, его отношения с обществом.
Либеральные экономисты утверждают, что общественный сектор, ставящий перед собой нерыночные задачи, нерентабелен, живет за счет государственных субсидий, снижает экономику эффективности в целом. Страшная тайна буржуазной экономики состоит в том, что на самом деле основным получателем всевозможных льгот, субсидий и дотаций является именно частный сектор. Задача левых состоит в том, чтобы покончить с таким положением дел. Вы хотите рынок — вы получите рынок! Необходимо жестко разделить государственный и частный сектора. Никаких дотаций, субсидий и льгот частному сектору — только общественным предприятиям. Никаких «смешанных предприятий», никаких «акционерных обществ с государственным участием», позволяющих перекачивать общественные средства в карманы частных акционеров, никакого участия частного бизнеса в освоении государственных средств. Все эти запреты должны быть жестко закреплены законодательно. Если частный сектор хочет жить по законам свободного рынка, пусть по ним и живет.
В середине 2000-х годов представители российского капитализма — от кремлевских чиновников до находящегося за решеткой олигарха Михаила Ходорковского единодушно призывали к развитию передовых технологий, напоминали про интеллектуальный потенциал России и требовали решительного прорыва на этом фронте. Однако реальные результаты оказывались не слишком утешительными, если не считать распространения мобильных телефонов и персональных компьютеров на потребительском рынке. Проблема не только в том, что для действительного прорыва требуется не только вкладывать деньги в фирмы, занимающиеся разработкой программного обеспечения и технологий, но и направлять значительные средства в фундаментальную науку (в том числе в те ее отрасли, которые напрямую с техническими разработками не связаны). Расходы на науку и образование должны быть резко увеличены, а научные и учебные учреждения получить широкую автономию, в основе которой должны лежать демократическое принятие административных решений, полная финансовая открытость, недопустимость захвата частными лицами и группами общественной собственности или приватизация общественных функций.
Однако не только финансирование науки определяет возможность технологического прорыва. Для того чтобы создать нечто революционное, надо изменить приоритеты, поставить новые цели. Если задача технологического развития сводится к решению тех же задач, которые уже решаются в центрах мирового капитализма, если государственная поддержка направлена на те же отрасли и технологические подходы, которые стимулируются и рыночной экономикой, она не имеет никакого смысла. Хуже того, как показал пример Индии и ряда других стран капиталистической «периферии», появление там большого числа компаний, занимающихся написанием программ для компьютеров и другими прикладными исследованиями по заказу глобальных корпораций, не улучшает жизни в стране, не отражается на жизни большинства населения и других отраслях экономики. По сути, речь идет об эксплуатации дешевой рабочей силы, только на сей раз — интеллектуальной.