Увы, повестка дня правительства Проди не была даже реформистской. Проблема сотрудничества с «умеренными левыми» состояла не в их умеренности, а в том, что они вообще не являлись левыми — ни по своим ценностям, ни по идеологии, ни по целям. Поддерживая таких «умеренных» во имя борьбы против «правой опасности», Rifondazione на деле лишь облегчала задачу Берлускони и его сторонникам. Казалось бы, опыт первого правительства Проди мог чему-то научить, но лидеры Rifondazione не проявляли ни малейшего желания учиться.
Дальнейшие события не могли не вызвать ощущения «дежа вю». Политика Проди уже через несколько месяцев после его прихода к власти вызвала протесты населения. Депутаты-коммунисты колебались, оправдывая свое бездействие необходимостью проявлять политическую ответственность. Однако в феврале 2007 года лопнуло терпение у нескольких сенаторов, представляющих левое крыло партии. Когда бывший коммунист Массимо д'Алема потребовал поддержки Сената для расширения американской базы в Виченце и продолжения итальянского участия в американской оккупации Афганистана, они проголосовали против. Это был вотум недоверия.
Правительство Проди пало, вновь под ударом слева. Но на сей раз принципиальную позицию заняло не руководство Rifondazione, а двое радикальных парламентариев, решившихся взять ответственность на себя. [268]
В свою очередь, руководство партии горячо поддержало кабинет Проди, призывая своих активистов выйти на улицы и агитировать за него население. Благодаря голосам Rifondazione в нижней палате парламенту правительству Проди удалось пережить кризис и продолжить свою политику. Недовольные начали покидать партию.
Партия демократического социализма в Германии
Противоречия, типичные для итальянских левых, вовсе не были уникальны. Сходная картина наблюдалась и в других странах.
Восточная Германия тоже породила в ходе объединения политическую организацию, бросающую вызов как социал-демократии, так и старому коммунизму. До кризиса 1989 года Социалистическая единая партия Германии (СЕПГ), правившая в Германской Демократической Республике, была одной из наиболее ортодоксальных в Восточной Европе. Это не означало отсутствия в ней реформаторских течений, но они были гораздо менее видимы и организованы. В то же время общая обстановка в ГДР предопределила и то, что реформаторы гораздо более, чем в других «братских странах», обосновывали свои позиции не только стремлением к большей экономической эффективности, но и необходимостью реализовать возможности социализма. В последние годы существования ГДР одним из лидеров реформаторского крыла СЕПГ стал партийный секретарь из Саксонии Ганс Модров.
На фоне общего кризиса Восточного блока чрезвычайный съезд Социалистической единой партии Германии в декабре 1989 года принял решение преобразовать ее в Партию демократического социализма, плюралистическую, современную левую партию, соединяющую в себе «социал-демократические, социалистические, коммунистические, антифашистские и пацифистские традиции». [269] Этому предшествовал настоящий бунт партийных низов, требовавших смещения старого руководства и переориентации партии. Ничего подобного не было ни в Советском Союзе, ни в других странах Восточной Европы. Этот бунт был частью общего демократического движения, охватившего Восточную Германию осенью 1989 года и давшего, как говорилось на съезде, «шанс для радикального обновления нашей партии». [270]
На чрезвычайном съезде председателем партии стал 41-летний адвокат Грегор Гизи. Во времена ГДР Грегор Гизи выступал защитником на процессах диссидентов, в том числе знаменитого марксиста Рудольфа Баро. Энергичный и харизматичный лидер, обожающий шутки и парадоксы, он был так не похож на скучных лидеров социал-демократии и старых партийных аппаратчиков! В феврале 1990 года прошла вторая часть съезда, принявшая новую программу и устав. Дискуссия разгорелась между теми, кто требовал сначала распустить старую партию, а затем уже создавать новую, и теми, кто настаивал на сохранении преемственности. Победа последних позволила сохранить часть традиционной членской базы и собственности. Одновременно новая организация получила в наследство массу проблем и ярлык «наследника сталинской СЕПГ». На первых порах партия даже сохранила двойное название СЕПГ — ПДС, от которого, впрочем, отказались, как только было покончено с бюрократическими формальностями по оформлению наследства. В конечном итоге, материальная база, доставшаяся ПДС от бывшей государственной партии, оказалась весьма скромной. После объединения страны, когда новые власти конфисковали все здания и фонды, переданные партии в годы Германской Демократической Республики, у нее осталось всего несколько зданий, принадлежавших коммунистам еще до прихода к власти Гитлера.
Хотя Партия демократического социализма по своему происхождению мало отличается от других посткоммунистических партий, ее политическая траектория оказалась совершенно иной. Причины следует искать в специфике восточногерманской ситуации после объединения. Старая номенклатура здесь не смогла не только, возглавить процесс капитализации, но даже вписаться в него. Западная буржуазия не оставила ей никаких шансов. Точно так же существование настоящей и сильной социал-демократии в «старых землях» делало невозможным появление еще одной социал-демократической партии в «новых землях». «Социал-демократическая платформа» в ПДС не смогла сыграть существенной роли. Посткоммунистическая партия могла выжить, лишь выступая в качестве радикальной альтернативы и одновременно решительно отмежевываясь от сталинистского прошлого. Это осознавали даже те партийные деятели, которые при иных обстоятельствах, возможно, выступили бы сторонниками более умеренного курса. Радикальные обновленцы смогли относительно легко получить большинство в руководстве и начать уникальный политический эксперимент — строительство левой социалистической партии «нового поколения» на руинах одной из самых ортодоксальных сталинистских организаций.
Крушение коммунистической системы в Восточной Германии сопровождалось мощным взрывом демократической энергии масс, причем не только на улицах и площадях, но и на предприятиях. Последующий опыт объединения не позволил этой энергии воплотиться в конкретную преобразующую деятельность, и ПДС оказалась практически единственным политическим каналом, куда эта энергия могла быть направлена.