«Монетизация льгот», впрочем, была задумана лишь как подготовительное мероприятие, за которым должны последовать гораздо более серьезные шаги. Прежде всего речь шла о годами откладываемой жилищно-коммунальной реформе. Целью ее была коммерциализация и приватизация всего сектора жилищных услуг, а также перераспределение жилого фонда. Менее обеспеченные слои населения должны были, не выдержав новых цен, переселяться из хороших квартир в худшие, а освободившееся жилье заселялось бы успешными представителями верхнего среднего класса. Стагнирующий рынок недвижимости получал бы новый стимул.
Поскольку страна испытывала нехватку квалифицированных производственных кадров (подготовкой новых никто всерьез не занимался пятнадцать лет), правительство предложило повысить возраст выхода на пенсию. Помимо прочего это должно было привести к серьезной экономии средств. Как отмечала «Независимая газета», «продолжительность жизни российского мужчины в среднем ниже пенсионного возраста. Если пенсионный возраст поднять, удачей будет уже просто дожить до пенсии» [347] . Для молодых людей, родившихся уже к концу советской эпохи, создавалась накопительная пенсионная система, которая была призвана (в точном соответствии с социальной философией либерализма) покончить с принципом солидарности поколений.
Реформа образования предполагала торжество рыночного подхода. Бесплатное высшее образование уходило в прошлое, готовилась распродажа ненужных уже университетских зданий, превращающихся в объекты недвижимости. Образование должно было стать привилегией для богатых. Большинству предоставлялась лишь возможность получить профессиональную подготовку по тем специальностям, в которых заинтересованы корпорации и власть. Такая политика вызвала замешательство даже среди убежденных либералов. Так Александр Привалов на страницах «Эксперта» напоминал, что образование несколько отличается, например, от производства угля или нефти, его главный «продукт» —знание, «вещь в деньгах никоим образом не оцениваемая». По мнению Привалова, «предлагаемая реформа образования больше не позволит нам делать Большую науку: она делается только долгими и целенаправленными усилиями государства и даже чисто теоретически не может возникнуть как побочный продукт наивно коммерциализированной системы профнатаскивания» [348] .
На самом деле ничего наивного в реформе (подготовленной, кстати, при содействии Всемирного банка) не было. Власти прекрасно понимали, что население страны слишком много знает — необходимо понизить его культурный и интеллектуальный уровень. В самом деле, для экономики, которая основана на добыче и вывозе полезных ископаемых, не нужно ни многостороннее развитие науки, ни масса квалифицированных специалистов в самых разных отраслях знания. С другой стороны, новая социальная дифференциация, создававшая пропасть между элитой и основной массой населения, могла быть стабильной лишь в том случае, если разрыв в материальном достатке и власти дополнился бы не менее впечатляющим разрывом в сфере знаний.
Здравоохранение должно было реформироваться по тем же принципам, что и образование, только немного медленнее. В завершение всего было предложено отменить всевозможные отсрочки от призыва в армию — не только для студентов, но и для других категорий молодежи, включая даже сотрудников милиции. Последняя мера теоретически призвана была удовлетворить военных, которые все менее скрывали свое раздражение Кремлем. Однако подобный подарок грозил обернуться лишь новыми проблемами: никто не объяснил генералам, что делать с многократно увеличивающимся числом призывников.
«Государство, — подводил итог Андрей Лебедев в журнале “Виза”, — более не намерено быть нянькой: отцом и матерью родной для своих граждан. Россия совершает прыжок в светлое капиталистическое будущее с закрытыми глазами, бросая на произвол судьбы всех тех своих граждан, которые не вписываются в новый формат жизни» [349] .
ЮКОС РАСЧЛЕНЯЮТ
Правый социально-экономический курс, однозначно избранный Путиным, неизбежно должен был вызвать одобрение либералов. Но дело ЮКОСа не только продолжало провоцировать критику либеральных изданий, но и начинало раздражать крупный бизнес. Ведь отъем собственности у владельцев крупнейшей российской компании грозил стать опасным прецедентом даже в том случае, если бы и не принял форму официальной национализации.
На страницах газеты «Версия» популярный либеральный публицист Леонид Радзиховский доказывал, что для успеха «правого похода» президента компромисс в деле ЮКОСа жизненно необходим. Это может быть компромисс на условиях власти, «но все равно компромисс». Такая развязка «успокоит Запад и крупный капитал, но и ясно покажет им, что политика России является раз и навсегда делом только президента, в разговорах с ним “ноги на стол” лучше не класть, иначе домой пойдешь на костылях» [350] .
Это звучало вполне убедительно и логично. Беда в том, что компромисс был уже невозможен. Обе стороны зашли слишком далеко и остановиться уже не могли. Тем более, что речь шла уже не только о Путине и Ходорковском с их ближайшим окружением. В конфликт, так или иначе, была замешана вся государственная машина.
Не испугала бизнес и в очередной раз продемонстрированная зависимость российских судов от власти. Публицисты либеральных газет сделали нарицательным название Басманного суда, через который проходили инициированные Кремлем дела. Но «басманное правосудие» вполне устраивало то большинство бизнесменов, чьи капиталы под властью Путина не только не пострадали, но, напротив, приумножились. А таких было большинство.
В расправе над ЮКОСом приняли участие и западные компании. Либеральные немецкие политики с возмущением обнаружили, что вместо того, чтобы сожалеть об участи Ходорковского, их буржуазные соотечественники думают, как бы поживиться за его счет. Социал-демократическое правительство в Берлине тоже не сидело сложа руки. Оно помогло финансовому концерну «Deutsche Bank» получить заказ на оказание экспертных услуг в деле ЮКОСа. А энергетический концерт Eon из Дюссельдорфа, который владел 6,4% акциями Газпрома, планировал даже участвовать в финансировании покупки «Юганскнефтегаза».
Западные эксперты отмечали, что немецкие банкиры консультировали Газпром в деле ЮКОСа. Наряду с «Deutsche Bank», с Газпромом работал и «Dresdner Bank». Участвовали в деле и адвокаты из Франкфурта.
Для канцлера Германии Герхарда Шредера дело ЮКОСа имело собственный смысл. Он защищал Путина не только от либералов, но и от партнеров по коалиции, даже когда один из лидеров партии «зеленых» Райнхард Бютикофер вместе с главой СвДП Вольфгангом Герхардтом подписал письмо в защиту ЮКОСа [351] . Дело, разумеется, было не в личной дружбе с Путиным и не в предполагаемых германофильских настроениях обитателя Кремля, сделавшего карьеру в Восточной Германии.