Русский подарил чеченцам свою квартиру. В благодарность они его сделали наркоманом («Известия»)
Маленькое сообщение в воронежской газете «Молодой коммунар»: «Железнодорожник станции Отрожка Воронежской области Юрий Павловский отдал собственную квартиру (у него их было две) чеченской семье. До этого целый год те жили в купе вагона в лагере для беженцев».
Я сначала не поверил. Версия первая – воронежец отказался от имущества под пытками. Вторая – квартира на самом деле была продана, дарение – схема ухода от налогов. Третья – хозяин жилья поссорился со своим потомством и решил оставить его без наследства. Но все оказалось не так.
«Это хороший русский. Это корреспондент»
– Алло, это станция Отрожка? Будьте добры Юрия Павловского.
– Таких нет. Квартиру чеченцам подарил?! Да тут и чеченцев-то нет, слава богу, а уж таких чудаков тем более…
Нахожу автора сообщения. Журналист Юрий Чугреев. Работает в газете Юго-Восточной железной дороги «Вперед» и этому названию соответствует всем своим естеством. Друзья его рассказывают, что во время застолий Юрий не успевает ничего съесть. Потому что все время говорит. За двадцать минут, проведенных мной в редакции этой газеты, он успел познакомить меня с двумя «потрясающими людьми» очно, четырьмя – заочно и рассказал о том, как на днях ему удалось потрогать за хвост льва в цирке.
Почему я так подробно говорю о Чутрееве, станет ясно потом.
Узнав о моем звонке в Отрожку, Юра посмеялся: «Я этого персонажа засекретил. Мало ли что. Люди по-разному реагируют. Но завтра познакомитесь. Он сам из Отрожки, а квартира его бывшая в Новоусмановском районе, село Хлебное».
Хлебное – это километров сорок от Воронежа. Обозревая по дороге окрестности, Юра, конечно, не умолкал. И чем дальше, тем чаще он, стопроцентный русский, отпускал в сторону окружающей действительности реплики весьма русофобские. Действительность к критике располагала, но было как-то не по себе. Таксист наш всю дорогу кряхтел и ерзал.
Вот и дом – обычный, двухэтажный, трехподъездный. А вот и новые хозяева квартиры. Анзоровы – Аслан, его жена Молкан, десятилетняя дочь Розита и девятнадцатилетний сын Спартак. Сына вообще-то зовут Ахмет, но имя Спартак приклеилось еще в Грозном. Он не боялся выходить под бомбежки и даже с федералами умел разговаривать, вот и назвали.
– А где же тот самый? Который квартиру подарил? – спрашиваю Юру.
– Я вам потом объясню, – шепотом говорит мне коллега. – Он не смог… Не хочет… Потом, потом расскажу.
Похоронив в душе свой репортаж и ругая про себя на чем свет стоит Чугреева, вяло беседую с Асланом. В 89-м году пришел из армии, поступил во Владикавказский строительный техникум. Но недоучился: в 93-м начался осетино-ингушский конфликт. Поступил в Грозненский университет на филологический. И тут – первая чеченская война. Ее он провел в Ингушетии, кочевал вместе с семьей по знакомым. В 96-м вернулись, открыли мини-пекарню. Только развернулись – опять война, опять Ингушетия, лагерь для беженцев. Год жили в вагоне, одно купе на четверых. Потом – направление в Воронеж. Ночи на вокзалах, дни – в бесплодных поисках жилья и работы. В какой-то момент улыбнулась удача: узнали, что в Воронежской области есть такой район – Верхнехавский и возглавляет его чеченец. Уж он-то не откажет. Но он… отказал. «Я просто в шоке была, – вступает в разговор Молкан. – Испугался, наверное. А то подумают власти, что он тут собирает у себя диаспору, с должности снимут. И вот через несколько дней встречаем Юру, русского, который нас просто ошарашил». Молкан показывает в сторону комнаты, где Чугреев разговаривает то ли со Спартаком, то ли с Розитой. Слышу обрывок разговора: «Ну чего ты, русские же разные бывают, это хороший русский, это корреспондент…»
– Какого Юру? – спрашиваю, следуя глазами за ее жестом и начиная смутно догадываться.
– Как какого? Вы же с ним приехали. Сказал бы нам кто-нибудь год назад, что чеченец прогонит, а русский квартиру подарит, – не поверила бы.
Репортаж воскресает. Чугреев нехотя признается в содеянном:
«Хочу жи-и-ить!»
– Я возвращался из Россоши, из командировки. Стою на вокзале в очереди. Я вообще-то железнодорожник, но тут стою, потому что перед кассой – они. («Мы отчаялись, – перебивает Молкан. – И решили возвращаться на Кавказ».) Аслан говорит кассирше: «Четыре билета до Беслана». «Аслан, давай три, – сказала тогда ему Молкан, – я Розиту на руки возьму». «Аслан едет в Беслан» – у меня это тогда как-то в голове сложилось само собой. Может, с этого все и началось.
Через полчаса я их уже уговаривал сдать билеты. Они не верили (Молкан кивает: «Да, не верили»), подвох какой-то искали. Наконец уговорил. Решили ехать в Воронеж на автобусе: меньше вероятности на ментов нарваться. Но тут заколебался я: «Что-то не то делаю». Решил убежать. Мы со Спартаком пошли на рынок. Я все искал мясной отдел, где свинина. Думал, Спартак туда не пойдет, он же мусульманин, и я как-нибудь улизну. Но не получилось. И вот мы уже стоим у автобуса, и тут Спартак – наверное, угадал мои мысли – говорит такую фразу, после которой я уже не сомневался: «Мне, – говорит, – так хочется просто жи-и-ить!» Это «жи-и-ить!» все во мне перевернуло.
Приехали сюда, начались проблемы с милицией. Аслана вызвали на допрос: «Кто, зачем, откуда?» Я стоял за дверью, вдруг чувствую – надо зайти. Захожу, а-там милиционер с топором стоит. «Руби, – говорю, – сначала меня, а потом брата». Он оцепенел: «Ты кто?» И тут я вдруг ни с того ни с сего говорю: «Клоун». Я когда-то действительно работал клоуном в цирке, но с чего это вдруг всплыло, не знаю. Однако сработало. Милиционер оказался выбит из колеи начисто. Он потом подошел ко мне и говорит: «Ты мусульманин, что ли?» – «Нет, – говорю, – православный». – «Нет, – говорит он мне, – это я православный». – «Нет, – говорю я ему, – это я православный».
– Но он не хотел бить меня топором, – перебивает Аслан. – Так просто, попугать.
Все это случилось в начале декабря. А на днях Анзоровы получают ордер. Юра из квартиры уже выписался. Чугреев помог Спартаку устроиться на единственное предприятие в поселке – конезавод с названием «Культура». Рабочий день конюха начинается в 5 утра и заканчивается в 7 вечера. Зарплата – 1 р. 39 копеек в день'с головы. Под началом Спартака с напарником 30 лошадей, получается 20 рублей в день. Напарников за полтора месяца у него уже поменялось трое: увольняют по пьянке. Но выбирать не приходится. Из 760 жителей пьют почти все, кроме Спартака и Аслана. Молодежь дружит с наркотиками. Вообще прогулка по Хлебному меня шокировала. Сломанные заборы, прорванная канализация, брошенная техника, пацаны лет двенадцати курят траву у разрушенного ветлазарета. Я поймал себя на том, что в душе рождаются те же реплики, которые отпускал по дороге сюда Юра. Еще немного, и следующее поколение будет недееспособно. Люди здесь явно не хотят просто «жи-и-ить».
Аслан пытается устроиться на автобазу водителем. Розита учится, уже есть русские подружки. Единственное, что может помешать карьере Спартака, – это армия. Но отношение у Анзоровых к армии здоровое: «Пусть станет мужчиной». «Спартак, а если в Чечню пошлют?» – «Пойду воевать». – «Со своими?» Спартак задумывается.