– Да бог с вами! – смеется Бекки. – У меня тут только одна проблема. Каждый второй иранец, узнав, что я американка, предлагает мне выйти за него замуж и увезти его в Америку. И он уверен, что я тут же побегу с ним в постель. Если честно, это уже бесит. Но, конечно, этого недостаточно, чтобы Америка бомбила Иран.
– А как же «Маркбар Омрико»?
– Кого они действительно не любят, так это израильтян и англичан. Это они с тех пор, как Великобритания оккупировала их в сороковых годах. Вон, посмотрите на английское посольство в Тегеране – после того как его недавно петардами закидали, оно охраняется в усиленном режиме. А вот ненависть к американцам – в чистом виде декорация. К американцам иранцы относятся очень даже хорошо. Они говорят, что при шахе американцы здесь, конечно, хозяйничали, но на взаимовыгодной основе – и себя не обижали, и персам жить давали. А англичане, по их мнению, только соки из Ирана высасывали. До сих пор многие иранцы думают, что муллами в их стране управляют англичане. У них даже шутка такая есть: мол, англичане прячутся у наших мулл в бородах.
– Неужели иранская любовь к американцам распространяется и на Буша?
– Нет, Буша здесь действительно не любят. Для них Буш – это такой новый Александр Македонский. Александр Американский. Но Буша и я не люблю. При Буше в Америке наметился откат к консерватизму, он насаждает христианство, борется с абортами. Оно, может, и хорошо, но я против того, чтобы людей заставляли быть моральными. Это должен быть их свободный выбор. То, что сейчас происходит в Америке, очень похоже на ползучую иранскую революцию. Только это не исламская, а христианская революция. А Буш – это такой американский Хомейни. Америка при Буше потихоньку превращается в Иран. Я этого не хочу.
– Может, тогда и в Америку не надо возвращаться? Оставайтесь в Иране. Будете иранской Самантой Смит.
– Тоже не хочу. Здесь все-таки недостаточно прав и свобод. У них даже слова такого в языке нет. Есть слово «рохатс», но оно означает скорее «жизненные удобства», чем «человеческие права».
– То есть для иранцев это нормальное состояние, тяга к демократии им не свойственна. Я вас правильно понял?
– Я бы так не сказала. По-разному. Мне труднее говорить о мужчинах, но что касается женщин, то тут ситуация такая. От недостатка свободы страдают представители старшего поколения, которые были воспитаны до революции. Я знаю одну очень известную прежде актрису. После прихода к власти исламистов ей пришлось уйти со сцены, и теперь ее жизнь ограничена кухней и детьми. Она много лет пребывает в непрекращающейся депрессии. Ее жизнь – сплошной кошмар. Тягу к демократии испытывают и молодые девушки, которые выросли уже при Хатами. Сейчас среди женщин очень растет популярность высшего образования, а для образованного человека несвобода мучительна. Но есть и довольно большое количество женщин, которых нынешнее положение вещей устраивает. Это в основном поколение тридцатилетних – тех, которые выросли и сформировались в первые годы после исламской революции. Они себе другой жизни не представляют. Но я не хочу быть ни среди тех, ни среди других. Мне кажется, для меня гораздо удобнее просто дождаться окончания второго срока Буша.
Оппозиционер на букву «X»
На пятый день пребывания в Иране нам удалось разыскать оппозицию. Оппозиция называется «Иранмэхр» (Национальный фронт), она даже издает одноименный журнал тиражом двадцать тысяч экземпляров и имеет возможность распространять его в официальной продаже.
Лидера Национального фронта зовут Исахан Хатами. Но он не однофамилец президента. Буква «х» в фамилии Исахана произносится более мягко, с придыханием. В сущности, политическая программа Национального фронта отличается от официальной политики Ирана так же, как эти две фамилии.
– Наш идеал – сохранение независимого иранского государства, но с более серьезным отношением к правам человека, – рассказал корреспонденту «Известий» Исахан Хатами. – Нас тут многие называют отступниками и пособниками американцев. Но мы поддерживаем лишь один из четырех пунктов обвинения, которые предъявляет Ирану Америка, – несоблюдение прав человека внутри страны. Что же касается остальных трех пунктов – ядерного вопроса, поддержки Ираном международного терроризма и отказа от участия в мирном урегулировании на Ближнем Востоке, то их мы считаем надуманными. Да, если нынешний иранский режим падет, никто на его трупе плакать не будет, но мы против военной агрессии. Мы считаем, что для решения проблемы прав человека в нашей стране достаточно планомерного давления со стороны Запада. Вот, например, конкретный результат такого давления (Исахан показал мне повестку в суд на его имя). Видите этот документ? Я его не боюсь. Он не первый и не последний. Я точно знаю, что посадить меня в тюрьму они не отважатся. Потому что не хотят лишнего шума на Западе. А если бы они не боялись этого шума, то давно бы уже посадили. Вот видите, в графе «причина вызова» стоит прочерк. В этой ситуации они просто дергают нас время от времени, чтобы мы хотя бы немного себя сдерживали. Но что делать с нами – они не знают.
– Какие формы протеста возможны сегодня в Иране?
– Мы, активисты движения «Иранмэхр», имеем больше возможностей, чем рядовые граждане. Мы на виду. Обычные люди публично не протестуют, но многие практикуют такое, знаете ли, интимное диссидентство. В последнее время многие тайно переходят в христианство и зороастризм. Из чувства протеста. Стал очень модным английский язык.
– Если Америка все же пойдет на военное вмешательство, как поведут себя иранские власти?
– Я думаю, что войны не будет. Не потому, что Америка не нападет, а потому, что в решающий момент наши власти пойдут на переговоры и примут требования США, чтобы сохранить свой режим в стране. Но этого мы тоже не хотим. Мы не строим иллюзий: для Америки менее всего важен тот пункт обвинений, который важен для нас, – права человека в Иране. Америке нужен этот регион. А нам нужна достойная жизнь в этом регионе. Если бы Буш действительно хотел падения нашего режима, то лучшее, что он мог бы сделать для этого, – не делать ничего. Этот режим охвачен кризисом изнутри, и больше десяти – пятнадцати лет он не продержится. Второе дыхание ему могут дать либо американская угроза, либо американское покровительство. Мы не хотим ни того ни другого. Ни барского гнева, ни барской любви. Это Грибоедов, кажется, сказал. Хороший был писатель.
Что сказал царь Кир
На сто первом километре от бывшей иранской столицы, города Шираза, находится усыпальница персидского царя Кира Великого. Того самого, который отпустил евреев из вавилонского плена, его деяния подробно описаны в Ветхом Завете. Скромная такая пирамидка общей площадью всего сто шестьдесят четыре квадратных метра. Ее охраняет старичок Эсфандиар Шафин. Недавно его внук показал ему американский фильм «Александр» про Александра Македонского. Эсфандиар долго смеялся. Македонский в нем – не завоеватель, а правозащитник какой-то. На мечах своих воинов он типа нес в Азию свободу и права человека.
– Был он здесь, – улыбается беззубой улыбкой Эсфандиар. – Заходил после того, как разграбил столицу персидского царства – Персеполис. Думал, тут полная пирамида золота, но ничего, кроме меча, лука, щита и настенной надписи не нашел. Вот эта надпись: «О, человек, кто бы ты ни был и откуда бы ни пришел (я знаю, что ты придешь)! Я Кир, владевший персидским царством. Не отказывай мне в горсти праха, которая покрывает мое тело». Македонский ненавидел персов. Он говорил своим воинам: «Если видишь змею и перса, сначала убей перса, потом змею». Но эти слова так его поразили, что он приказал выбить их здесь же на греческом языке. Александр – первый и последний, кто покушался на эту пирамиду. Надеюсь, американские спутники видят достаточно хорошо, чтобы прочитать эту надпись.