Другую интерпретацию дают И. Стародубровская и В. Мау (Стародубровская, Мау 2001: 50). Они исходят из эволюционной парадигмы, которая предполагает, что наиболее полезные нововведения, созданные в рамках одной культуры, могут распространяться и усваиваться другими культурами. Если этого не происходит, культуры, неспособные к генерации или усвоению нововведений, рано или поздно отстают и приходят в упадок. Революции – это способ расчистки устаревшей институциональной структуры. Но даже радикальная расчистка не может гарантировать адаптацию за один шаг. Напротив, я думаю, что чем радикальнее ломка, тем при прочих равных условиях продолжительнее период неустойчивого развития.
Те же авторы отмечают, что если после революции удается установить политическую систему, способную саморазвиваться, отражать складывающиеся политические и экономические интересы, то далее развитие может идти эволюционным путем. Так это случилось в Англии, где после революции 40–50-х годов XVII века, реставрации и последовавшей «славной революции» 80-х годов сложился строй конституционной монархии с сильным парламентом – политическая система, основанная на равновесии сил, основа демократии. Французская революция конца XVIII века, гораздо более радикальная, чем Английская, вызвала целую цепь революционных потрясений, растянувшихся почти на 100 лет, чередовавшихся полосами стабилизации и потрясений, пока после Франко-прусской войны не сложился демократический режим Третьей республики (Там же). Россия в ХХ веке оказалась в положении, которое ближе к Франции, но, видимо, с еще более длительным периодом неустойчивого развития, начиная с революций 1905 и 1917 годов, советского строя, его краха в августе 1991 года и нового цикла свертывания демократических институтов при Путине. Поскольку демократический механизм равновесия и согласия еще предстоит создать и его создание явно затягивается, следует ожидать, что у нас период неустойчивости еще далек от завершения.
Выводы из рассуждений И. Стародубровской и В. Мау, с одной стороны, и С. Кирдиной – с другой, равно противоположны.
Одни полагают, что модернизация, в том числе институтов, возможна, а длительный этап неустойчивого развития завершится, когда приживутся демократические нормы. Другая утверждает, что модернизация институтов в западном направлении невозможна, поскольку невозможно заменить традиционную Х-матрицу. Стало быть, и демократия не приживется, ибо она в Х-матрицу не вписывается. А значит (этот вывод за С. Кирдину сделаем мы), отставание сохранится, процветания не будет, и мы навсегда обречены завидовать другим.
Лично для меня позиция И. Стародубровской и В. Мау представляется более обоснованной и симпатичной. С. Кирдина, как кажется, упрощает реальность до искажения: во всяком случае вряд ли советскую эпоху можно считать реставрацией дореформенных порядков. Но, хоть этого и не хочется, следует признать, что исчерпывающих аргументов не дает ни одна сторона. Мы осуществим демократическую модернизацию или же останемся в плену традиционных институтов – вот выбор, перед которым стоит Россия.
Процесс развития всегда содержит неопределенность, и, стало быть, есть основания для оптимизма. Мы переживем еще одно колебание маятника, за которым последует движение в обратном направлении. Но все понимают, что это не происходит автоматически, в силу неумолимых «железных» законов истории. Таковых нет. Исход определяется столкновением и равновесием различных общественных сил, организацией, наличием лидеров, напряжением ума и воли, стратегией и тактикой, способностью договариваться. А время покажет, кто кого.
Заканчивая эту книгу, я не могу ответить на вопрос, вынесенный в ее заглавие, – приживется ли демократия в России. Не знаю. Но я пытался показать, какие условия необходимы, чтобы демократия у нас состоялась, и что бóльшая часть этих условий у нас уже есть. Есть и трудности, препятствия, весьма значительные, способные удержать Россию в русле традиционного для нее образа жизни и правления, а стало быть, законсервировать ее низкую конкурентоспособность, экономическую и культурную отсталость.
Мы рассматриваем достоинства демократии наряду с ее издержками. Лично я, пока писал, понял наконец глубину знаменитого высказывания У. Черчилля – «Демократия очень плохая система, но ничего лучше нее нет».
Мы сравнили типы демократических систем и пришли к выводу, что один из них, элитарная демократия, характерен для большинства развитых стран, вступивших в постиндустриальную эпоху. Она приемлема и для России на современном этапе ее развития, особенно учитывая опасения многих по поводу неподготовленности нашей страны к свободе и демократии. Но даже при достаточно жестком контроле, основанном на праве, неопределенность, свойственная свободным выборам, реальная многопартийность, политическая конкуренция, свобода печати, независимость суда, разделение властей и защита прав собственности изначально составляют тот минимум, при котором демократия, пусть не сразу, но со временем, станет органическим свойством российского государства. Минимум, благодаря которому она позволит нам воспользоваться выгодами, возникающими в результате сочетания стабильности и динамичности, свойственных современной демократии.
Я напомнил, что для всего мира современная демократия сравнительно молода. Мы не очень опоздали и можем наверстать упущенное.
Но надо иметь в виду, что тысячелетняя история России, кроме разве что вечевой демократии древних Новгорода, Пскова и Вятки, не дает примеров демократической организации Российского государства, в том числе и в Новое время. Бóльшую часть нашей истории в России сохранялось самодержавное иерархическое устройство: то абсолютная монархия, характерная для позднего аграрно-феодального общества, то советский тоталитарный режим. Мы насчитали в российской истории пять эпизодов, когда у демократии, хотя бы в форме сословного представительного органа, были какие-то шансы. Все они возникали в периоды ослабления государства и исчезали при его укреплении, всегда в деспотическом варианте. Разумеется, на Руси во все времена хватало вольнодумцев, либеральных мыслителей, поборников народной свободы. Но в целом о наличии укорененной российской демократической традиции говорить не приходится. По сути, задачу строительства демократии надо решать заново.
Однако, учитывая молодость демократии вообще и то, что ее устойчивое функционирование требует определенных предпосылок (в том числе достаточного развития рыночной экономики, частной собственности, определенного уровня благосостояния населения, более или менее устоявшейся социальной структуры общества), мы можем сделать следующий вывод: до сих пор в нашей истории этих предпосылок в достаточном объеме не было. Сейчас они сложились впервые. Объективно общество подготовлено к демократии.
Так что же, демократическая революция конца ХХ века в России – это начало новой эры в нашей истории, истории демократической страны, в которой путинская реставрация лишь эпизод, что-то вроде возвратного тифа? Или это только шестой эпизод, уже закончившийся? По логике вещей, если в России, как и в большинстве других стран, действует эволюционная парадигма – закономерность развития культуры от простого к сложному, которая в мире до сих пор работала безотказно, – для нас демократия только начинается.