Работу этого механизма легко проиллюстрировать на примере того, как появляется подлинная элита в бизнесе.
Современные богатые люди России (те, кого называют «олигархами») в большинстве своем не являются бизнес-элитой. Не обсуждается вопрос, который мог бы их сделать элитой: каким образом богатство будет концентрироваться в России? Они зарабатывают деньги, но не обсуждают, как сделать так, чтобы деньги зарабатывались. Олигархи не строят механизмов накопления в стране — они считают, что это дело государства. Само государство не только не справляется с такой задачей, но и практически не ставит ее всерьез в числе первоочередных.
В истории России есть показательные образцы такого рода людей: Третьяков, Савва Морозов и другие, которые тратили заработанные деньги на улучшение качества жизни и общее благо, что и считали для себя ценностью. Они не стремились стать сверхбогатыми. Они старались использовать свой талант к зарабатыванию денег для того, чтобы результаты их деятельности оборачивались на следующие и следующие циклы развития России, ее промышленности, торговли и других сфер. Такие люди в совокупности представляли собой самостоятельную инстанцию власти и являлись элитой.
Сегодняшняя проблема превращения бизнеса в самостоятельную инстанцию власти, а части бизнесменов в элиту состоит в том, что нынешний бизнес, по-видимо-му, пытается захватывать политическую власть и/или СМИ, или влиять на государственные структуры. При этом бизнес не пытается сформировать механизм воспроизводства собственной власти — механизм накопления и работы капиталов внутри страны, а захватывает чуждые ему инстанции власти, за что, по большому счету, сейчас и расплачивается. Бизнес мог бы постепенно формировать свою собственную инстанцию власти — богатство. Представители бизнеса, которые бы занимались этим вопросом и строили такие механизмы, могли бы выращивать из себя элиту.
Эта ситуация могла бы служить хорошим поводом и основанием для появления в России настоящих правых партий. Если бы правые поняли, что механизмы накопления должны формироваться самими же богатыми людьми (помимо государства), это был бы поворот к созданию элиты. В Европе и США бизнес-элиты появлялись за счет подобных механизмов: они не рассчитывали на то, что государство им обеспечит инвестиционный климат и примет законы, гарантирующие стабильность банковской системы, не считали, что государство обязано им подсказать приоритетные направления для инвестиций. Все шло на самоорганизации.
Элитой среди государственных чиновников могли бы становиться люди, которые начинают обсуждать воспроизводство жизни и культуры страны в целом. Негативным примером служит ситуация, которая сложилась в России относительно демографии. Чиновничество, по-видимому, считает, что чем меньше людей, тем меньше возни — хотя воспроизводство жизни, ее приумножение и рост количества людей, их разнообразия на территории России является первичной задачей власти. Это показатель того, что государственная элита в России также не формируется.
Настоящей государственной элитой будут люди такого рода, как П.А. Столыпин, который инициировал серию реформ по обеспечению тогдашней основы страны — крестьянства — достаточным количеством земли для нормального ведения хозяйства, обогащения, для рождения детей. Был разрешен выход из общины, власть обеспечивала переселение людей в Сибирь и на Дальний Восток. Чиновники обсуждали вопрос, как богатеть крестьянству, как богатеть промышленникам, как богатеть торговле. Нынешние чиновники, напротив, по большей части обсуждают разного рода «умные темы» типа прироста ВВП, уровня инфляции и прочего. Вопрос о приумножении жизни даже не стоит.
Судебная элита могла бы формироваться из людей, которые по отношению к суду сами сформируют приоритет закона, справедливости, соответствия духу закона, начнут действовать сами в этом духе и создадут механизмы его поддержания и воспроизводства. Вовсе не обязательно, что они будут являться высшими судебными чиновниками. Важно, чтобы они сохраняли ценности права и справедливости.
Элита из людей, занимающихся народным образованием, может сформироваться скорее не среди чиновников от образования, профессоров и преподавателей, а среди тех, кто за образованием видит эксклюзивную функцию формирования из российской молодежи конкурентоспособных в мировом масштабе людей и работает именно в этом направлении. За счет этого можно сделать образование одной из независимых инстанций власти, перед которой открываются большие перспективы. В противном случае Россия рискует повторить историю XIX века, когда была проведена реформа образования и было дано хорошее образование большим массам людей, но при этом их во власть не включили и их попытки стать властью жестко пресекались. В результате появилась интеллигенция, а не элита.
Медицинская элита могла бы начать превращать медицину в инстанцию биовласти [22] (создания и приумножения здоровых людей, формирования здоровья как ценности). Вместо этого медицину в России по большей части рассматривают либо как одну из форм государственной защиты населения (как собес), либо как структуру для восстановления трудоспособности — то есть как сугубо вспомогательную, сервисную социальную конструкцию (то же реально относится и к образованию).
Элита средств массовой информации могла бы стать элитой за счет того, чтобы следить за объективностью информации, выделять из своей среды лучших журналистов. Если появляются люди, которые этим обеспокоены и начинают создавать схемы, позволяющие удерживать и воспроизводить эти принципы и ценности, то они и становятся элитой. Вместо этого нынешние СМИ скорее рассматриваются в контексте PR или чего-то вроде пропаганды. Четвертая власть, как любят называть СМИ, именно как власть появляется тогда, когда формируется прослойка людей с ценностями, превышающими их меркантильные и сиюминутные интересы, людей, которые видят свою задачу в том, чтобы поддерживать сущность СМИ.