Власть и государство отождествились, почти слились в сознании, и эта конструкция буржуазного государства просуществовала два века. Сегодня даже трудно представить себе, как оно может быть по-другому.
Однако сейчас в том мире, который мы называем западным или глобализованным, разворачиваются более сложные принципы власти.
Помимо власти, основанной на символических формах, формируются другие инстанции. Уже добрых полвека твердят о власти СМИ. Пока это воспринимается как метафора — но только до той поры, когда станет окончательно ясно, что коммуникация является в современном обществе ведущим процессом. В западной литературе активно обсуждается информационный, или знаниевый, принцип власти. Он состоит не только и не столько в том, чтобы за счет имеющихся знаний принимать эффективные решения (вроде выигрыша на бирже или прогнозирования трендов развития), но главным образом в том, чтобы, управляя потоками информации и структурами смысла, ориентировать людей в поле возможных действий и оценок.
Функция ориентации, или навигации, становится сегодня весьма и весьма «властепорождающей». Это отлично видно на примере рекламы или экспертно-аналитических оценок, критики и формирования спроса. То, что не попадает в эти сферы, для людей просто не существует.
Итак, вот какая инстанция власти вырисовывается сегодня: ориентирующая, навигационная. Она указывает возможное и невозможное, важное и неважное, желательное и осуждаемое, модное и устаревшее, безупречное и допустимое. Она определяет, что именно человек видит и с чем он предметно действует. Запреты остаются для пограничных ситуаций, диапазон между которыми раздвинут очень и очень широко. Эта власть не устрашает, а демонстрирует будущее.
Условием осуществления такого типа власти являются более глубокие основания, нежели дисциплина. Некоторые исследователи называют этот тип власти «биовластью» — то есть властью над основаниями телесной организации и сознанием. Реально все люди должны стать одинаковыми — при всем внешнем и даже культурном разнообразии: они должны быть однотипно восприимчивыми к социальным сигналам, обладать идентичными социальными реакциями, быть равно компетентными в пользовании вещами цивилизации — компьютерами, автомобилями, связью, деньгами, карьерой, здоровьем и т. п. Если этого ничего не будет, их ориентация в человеческом мире станет невозможной.
За это и ведутся современные «консциентальные» (то есть направленные на сознание) войны: за возможность формировать нужные себе структуры сознания вместе с их «носителями», то есть соответствующими людьми, гражданами. Горячий пример такой невидимой, но чрезвычайно результативной войны — последние события в Украине [66] .
Соответственно этому микроуровню власти строится и макроуровень: господствующая форма организации — инфраструктурные сети, а в политической области — империи, распространяющие единый порядок на многие государства (примеры — перед глазами: ЕС и США). Этот порядок для соответствующего типа человека как бы незаметен, его вроде бы и не существует, он маскируется невиданным разнообразием вкусов, стилей, культур, образов жизни.
Впрочем, это все темы для отдельного обсуждения. Важно другое: основные функции власти — продолжение жизни той или иной общественной единицы, когда естественные механизмы воспроизводства могут быть нарушены. Количество способов или технологий обеспечения такого продолжения все время умножается.
Появляются совершенно новые конструкции и принципы власти, инстанции власти, которые раньше были просто немыслимы: власть рекламы, смысловых технологий, власть законодателей мод и стилей. Строятся новые композиции власти, институциализируются все новые функции власти: стратегическая, ориентационная, антропотехническая.
Незаметно и последовательно происходит новая «Великая французская революция», обнажившая и реализовавшая новые властные сочетания.
СЕГОДНЯ ГОСУДАРСТВО превратилось из высшей, предельной инстанции в одну из инстанций. Власть реально распределена между различными властными силами. И чтобы власть в стране появилась, нужно строить их композицию, — где бы эти частные силы могли взаимодействовать.
Но сегодня в России власть и государство все еще являются полными синонимами. Российское политическое и экспертное мышление только-только осваивает концепцию разделения властей (на деле же, как только это разделение происходит, власти начинают выяснять, «кто главнее»). Самые продвинутые мыслители обсуждают необходимость формирования властной инстанции, связанной с обществом и его самоорганизацией. При этом никто из них не обращает внимания на уже существующие, уже оформленные инстанции власти: поскольку их нет в теориях двухсотлетней давности, то обсуждать тут нечего. Государство должно победить коррупцию и криминал, а также выиграть войну у террористов — и все будет замечательно. Однако коррупция, криминал и терроризм суть лишь привычные, неосмысленные, взятые из замшелых теорий обозначения для целого класса новых общественных явлений.
Мы видим сейчас, насколько бессильно украинское государство против новых форм и технологий формирования власти, которые через Ющенко и его сторонников сейчас полным ходом реализуются в Украине. Это не захват власти с помощью народных выступлений — это совершенно новая технология, уже опробованная в Грузии, Абхазии и Сербии.
Задача подлинной власти — определить сущность вызовов для воспроизводства жизни в стране и принять адекватные этой сущности меры. А считать, что именно в укреплении государства заключается самый лучший ответ на угрозы и вызовы, поскольку государство-де есть предельная, высшая инстанция власти — это не более чем пережиток, анахронизм. И анахронизм опасный.
Во-первых, как уже говорилось, страна стоит перед рядом серьезнейших вызовов — и со стороны внеглобализованного человечества [67] (терроризм), и со стороны собственного устройства: вымирание народа, истощение человеческого и социального капитала, дефицит стратегического видения, проблема идентичности.
Во-вторых, возможно, что с точки зрения страновой конкурентоспособности мы уже «отстали навсегда». Речь здесь даже не идет о нашей сырьево-индустриальной экономике. Ситуация еще хуже: те конструкции государства и власти, которым мы привержены, неэффективны и не дают нам успешно конкурировать.
Мир уже понял, что власть устроена сложным образом, она является структурой многих инстанций, каждая из которых удерживает тот или иной срез власти. И те люди и силы, которые начинают использовать конструкции биовласти или контроля над сознанием, инфраструктурный принцип или общественные интерпретации, становятся на порядок сильнее нас. Они обладают более изощренными техниками власти, концентрирующимися вне государства (чтобы далеко не ходить, снова сошлемся на пример Украины — оппозиция получила свой народ, легитимность, зародыш административно-полицейской структуры вне всякого государства [68] ).