— И?
— Ты права: это еще не все. Я вынужден просить тебя проявить терпение. Когда наступит момент это сказать, мы оба поймем.
Бред сумасшедшего.
— О'кей, — буркнула я, и вдруг мне очень захотелось держать в руках любимую колоду. Я потянулась за ней к столу, и при этом мой взгляд упал на часы.
— Почти уже рассвет, — сказала я. — Тебе помочь поставить тент?
Вайль никогда не спит в гробу. Теперь, узнав, что у него есть фобии, я заподозрила, что у него от лежания там нервы шалят. Не знаю, как он оборудует себе место для сна, когда живет дома. Да я вообще даже и не знаю, где у него дом. Но на выезды он берет с собой сшитый на заказ тент, который закрывает его кровать полностью. Материал светонепроницаемый, так что если кто-нибудь случайно отдернет штору, Вайль не будет испепелен. Я бы тоже от такого тента не отказалась: живущий во мне ребенок визжит от восторга, что это будет здоровско. Как на природе, только без комаров.
— Нет, — ответил Вайль, — справлюсь. Тем более что ты наверняка очень устала.
Не успел он договорить, как я уже едва могла удержать глаза открытыми.
— Ну, тогда ладно, — успела я пролепетать, погружаясь лицом в бархатистую розовость подушки.
Еще я успела почувствовать, как он взял колоду из моих ослабевших пальцев. Услышала шепот:
— Спокойной ночи, мой авхар.
Но от усталости мне показалось, что фраза была произнесена целиком по-румынски, и до моего мозга она не дошла совсем.
Знаете, как иногда в сновидение вторгается реальный звук? Вот как-то раз дремала я на диване, и снилось мне, будто я беру интервью у Стивена Тайлера. Тут я проснулась, и на экране по «Эм-Ти-Ви» он как раз отвечал какой-то блондиночке на такие идиотские вопросы… невероятное было облегчение: проснуться и убедиться, что она — не я.
Сейчас мне снилось, что мы с Вайлем беседуем о нашем задании. Я его спросила:
«Как ты думаешь, что делает этот вирус?»
А он мне ответил каким-то прерывистым писком, будто у него сверчок застрял в горле.
«А что ты думаешь о путях его передачи?»
«Т-р-р-илл…»
«А что там за сделка с Раптором? Неужто никто никогда не говорит: «Нет, мы с тобой играть не хотим, потому что ты здоровенный жирный мерзавец»?»
«Т-р-р-илл…»
«Вайль, что за ерунда: ты разговариваешь точно как мой…»
— …мобильный телефон, — пробормотала я, открыла глаза и уставилась на светящуюся сумку на тумбочке — не совсем пригодную для ношения, потому что ее здорово потрепало в машине. Под сумкой, там, где я его оставила перед уходом, лежал мой личный телефон. И звонил. Это значило, что звонят мне Эви или Альберт, ни с кем из них я не рвалась разговаривать в… (я глянула на часы)… хрен знает какую рань.
Произнеся некое слово, неуместное в устах леди, я потянулась за телефоном, и ребра мне напомнили, что в следующий раз надо действовать жестче, а не идти на обмен ударами.
— Да ты знаешь, когда я легла спать вчера… то есть уже сегодня утром?
Я подождала — ответа не было. Тьфу ты, кнопку не нажала.
Может, и лучше было бы не нажимать?
Гудок.
— Да?
— Жас, как хорошо, что ты ответила!
— Эви… ты плачешь?
— Тут либо плакать, либо папу скалкой по голове.
Блин, ну до чего все не вовремя!
— Что он сделал на этот раз?
— Скорее, чего не сделал.
Эви не в нашу породу пошла — слишком добрая. Слишком старается быть всем приятной. И это пробуждает худшее в каждом из нас — в Альберте тоже.
— О'кей, чего он не сделал?
— Он инсулин забывает колоть, на диету плюет, на инфекцию в ноге — т-т-тоже.
— Мне казалось, мы наняли сиделку, чтобы она за этим следила?
Послышался глубокий, дрожащий вздох, и Эви снова стала плакать. Сквозь плач я не могла разобрать, что она говорит.
— Эви, эти истерики ребенку не полезны, прекрати немедленно.
Я знаю, что говорю сурово, но властность — неотъемлемый атрибут старшей сестры. И Эви успокоилась тут же.
— Итак, прежде всего: где твой муж? Он вне себя будет, если узнает, что ты так завелась из-за Альберта.
— Он по делам в Филадельфии.
— О'кей. Когда мы поговорим, позвони ему, тебе станет лучше. Так, а теперь что там с сиделкой?
— Папа ее уволил.
— Что?! — У меня сразу закололо кожу головы — симптом накатывающей Большой Злости. Будь я Королева Червей, тут же приказала бы своим картонным солдатам отрубить ему голову. — Когда?!
— Где-то с месяц назад.
— Месяц? Я же ему уже два чека послала на ее оплату!
— Я тоже. — В голосе Эви снова послышались слезы. Я просто видела, как она сидит за столом, опершись локтями, прямые темно-медовые волосы упали вперед, скрывая лицо, и лоб склонился в подпирающие ладони. — Очевидно, эти деньги папа пустил на пончики, пиво и сигареты. Сейчас он болен, инфекция распространилась на пятку и поднялась до лодыжки. Врач в ветеранском госпитале говорит, что может понадобиться ампутация, но точно он будет знать только после осмотра. А папа на осмотр не едет!
— Вот мудак!
— Жасмин!
— Мудак и есть.
— Скорее уж я тогда, что не следила за ним получше. Но нас просто завалило работой в связи с этой реорганизацией. — Эви работает инженером в «Трифекта петролеум» в Индианаполисе. Бесплатные билеты на «Инди-500» — это вам как? Не жук начихал. — И я когда попадаю домой, уже с ног падаю. И все равно это не оправдание…
— И еще какое! Вот меньше всего ты должна все бросать и гнать машину в Чикаго присматривать за Старым Ворчуном. Это он себя в гроб вгоняет, а не ты, и нечего тебе угрызаться.
— Так, значит, ты ему позвонишь?
— Как только закончим с тобой.
— Я уже собираюсь на работу, но ты мне позвони сегодня, расскажешь, как там и что. Если захочешь.
— Постараюсь, но не обещаю. У меня тут самый разгар одной большой работы.
— У меня тоже. И я сама большая, к сожалению.
Она чуть засмеялась — для меня это прозвучало музыкой.
— Ты прекрасна. Судя по той фотографии, что ты мне посылала.
Я говорила искренне.
— С-спаси-ибо.
— Ты опять плачешь?
— Чуть-чуть. И уже в хорошем смысле.
— Ладно, вроде договорились. Ты там береги себя и Эви-младшую. А то у меня только вы двое в подругах.