Практическое осознание этой новой действительности пришло, когда в 2008 году новыми участниками из Азии, Африки и Латинской Америки пополнилась «Большая восьмерка», превратившись из закрытого, преимущественно западного клуба в «Большую двадцатку», с более равномерным представительством частей света. О переменах свидетельствовало и то, что ведущие роли на первом собрании «двадцатки», созванном в США в 2009 году, отводились президентам двух государств — Соединённых Штатов Америки и Китайской Народной Республики.
Совокупным результатом этих событий стало осознание новой геополитической реальности: смещения центра тяжести мировой власти и экономического динамизма с атлантического региона на тихоокеанский, с Запада на Восток. Впрочем, как напоминают нам историки экономики, в течение восемнадцати столетий в общемировом ВНП неизменно преобладала доля Азии. Ещё в 1800 году на Азию приходилось около 60% мирового ВНП — по сравнению с европейскими 30%. Одна доля Индии в мировом производстве доходила (согласно Джасванту Сингху, бывшему министру финансов Индии) в 1750 году до 25% — примерно столько же составляет сегодня доля США. Однако за XIX—XX века, с вторжением европейского империализма, опирающегося на передовые промышленные и финансовые технологии, мировая доля Азии начала стремительно сокращаться. К 1900 году, когда Индия уже достаточно долгое время находилась под владычеством Британии, её доля снизилась до жалких 1,6%.
В Китай, так же как и в Индию, британский империализм пришел по пути, проторенному британскими торговцами. Огромный торговый дефицит от закупок китайского чая, фарфора, шёлка и тому подобных товаров британские торговые компании надеялись покрыть продажей опиума китайским импортерам. Запоздалые попытки Пекина запретить ввоз опиума и ограничить доступ иностранным торговцам повлекли за собой два вооружённых вмешательства — сперва британское, затем британско-французское, которые ускорили резкое падение доли Китая в мировой экономике.
Былое экономическое превосходство Китая и Индии позволяет утверждать, что нынешний экономический подъём Азии — это, по сути, возвращение утерянного, но достаточно долговременного могущества. Однако необходимо отметить, что перевес Азии в ВНП достигался на фоне иной картины мира — с обособленностью и крайне ограниченным экономическим взаимодействием между регионами. Экономические связи между Европой и Азией строились в основном на бартерном обмене, осуществлявшемся в нескольких портах (в Калькутте, например), или на доставке товара караванами, медленно шествующими по Шёлковому пути. Мировой экономики, характеризующейся постоянным взаимодействием и растущей взаимозависимостью, тогда не существовало.
Таким образом, в былые времена этот статистически внушительный, но не связанный с остальными регионами экономический прогресс Азии не был направлен вовне. В начале XV века Китай предпочел политику активной самоизоляции, ещё ранее отказавшись воспользоваться технологическим преимуществом своего торгового флота и океанских военных кораблей для закрепления политического влияния. Индия при Великих Моголах обладала огромными богатствами, однако отличалась раздробленностью и не имела внешнеполитических притязаний. И действительно, единственный сколько-нибудь значимый пример устремления азиатской политической мощи на Запад — это поход Чингисхана, который со своими всадниками отрезал значительный кусок от евразийского пирога. Однако вышла эта дикая орда из страны с совсем уж крошечным ВНП, тем самым доказывая, что в те времена экономическая несостоятельность военным успехам не препятствовала.
Подъём на вершину мирового господства трёх азиатских держав — Японии, Китая и Индии — не только изменил кардинальным образом баланс мировых сил, но и подчеркнул рассеянный характер геополитической власти. Превращение этих азиатских государств в значимые политико-экономические фигуры — феномен, свойственный исключительно периоду после Второй мировой, поскольку до второй половины XX века ни одна из этих стран не могла воспользоваться огромной численностью своего населения как преимуществом. Хотя, надо признать, предпосылки выхода Азии на международный уровень проявились ещё во время непродолжительного торжества Японии как сильной военной державы после Русско-японской войны 1905 года. Однако вслед за этим неожиданным триумфом Япония загнала себя в ловушку военного империализма, обернувшегося в 1945 году полным поражением от рук США в войне, где своей основной задачей Япония провозглашала освобождение Азии от западного доминирования. Процесс последующего восстановления страны из руин, оставленных Второй мировой, уже давал представление о будущей Азии, укрепляющей свой международный статус за счет экономического роста.
Прочная антимилитаристская демократия, принятие оборонного покровительства Америки и целеустремленность в восстановлении разрушенного хозяйства создали в Японии благодатную почву для быстрого экономического роста. ВВП Японии, при высоком уровне сбережений, умеренной заработной плате, целенаправленном упоре на разработку высоких технологий и притоке иностранного капитала благодаря энергично продвигаемой экспортной продукции, вырос с 500 миллиардов долларов в 1975 году до 5,2 триллиона в 1995 году . Непродолжительное время спустя успех Японии повторили — правда, в условиях более авторитарного строя — Китай, Южная Корея, Тайвань, страны АСЕАН и Индонезия, а также более демократическая Индия.
В середине XX века Америка отличалась относительным благодушием и сперва не особенно замечала новую роль Японии в мировой экономике. Однако в 1980-е и в начале 1990-х Япония вдруг превратилась в источник беспокойства. Тревогу вызывала не столько геополитическая напористость Японии (остававшейся как-никак верным союзником Америки и исповедовавшей пацифизм), сколько очевидное преобладание на американском внутреннем рынке японской электроники, а затем и автопрома. Паранойя подогревалась паникёрскими репортажами СМИ о приобретении Японией контрольного пакета акций ключевых американских промышленных предприятий (в том числе символически значимых — как Рокфеллеровский центр в Нью-Йорке). Япония превратилась в центр экономического влияния, торговый гигант и даже растущую угрозу американскому промышленному и финансовому мировому господству. Японию как «супергосударство» склоняли на все лады и в паникерских публикациях СМИ, и в демагогических речах в конгрессе. Панику, которая поутихла только после «потерянного» для Японии десятилетия 1990-х, сильно замедлившего её экономический рост, подпитывали научные теории, предвещающие, что Страна восходящего солнца обречет американскую экономику на неизбежный закат.
Несмотря на то что опасения насчет захвата Японией мировой экономики не оправдались, её послевоенный скачок открыл Западу глаза на имеющийся у Азии потенциал для экономического и политического первенства. Это подтвердили последующие экономические успехи региона, особенно начатая по японскому примеру Южной Кореей в 1960-х годах программа развития экспортно-ориентированной экономики. К 2010 году президент когда-то нищей Южной Кореи мог с уверенностью заявлять о готовности страны играть ведущую роль в принятии глобальных экономических решений, — символическим тому подтверждением послужило проведение в Сеуле форума «Большой двадцатки» в 2010 году. Тайвань и Сингапур также продемонстрировали пример динамичного экономического роста и социального развития, далеко обогнав во второй половине XX века западноевропейские страны периода восстановления экономики после Второй мировой.