С этого начался настоящий разгром польского сельского хозяйства, который происходил все 1930-е годы, вплоть до краха Польши под немецким натиском. Во-первых, пошел вниз технический уровень. Потребление сельскохозяйственных орудий в 1933 году составило 10,2 % от уровня 1928 года. Мелкие крестьяне вообще перестали покупать сельскохозяйственные орудия, а в условиях огромной безработицы и нищеты в деревне использовать их стало невыгодно и кулаку. «Сельское хозяйство в Польше — в первую очередь бедняцкое и середняцкое — возвращается к доисторическим, допотопным способам обработки земли. Трудящееся крестьянство перестало покупать даже самые простые с.х. орудия и возвращается к деревянным граблям, вилам, боронам и прадедовским сохам. Даже то ничтожное количество тракторов (2 тысячи штук), которое имеется у польских помещиков, в 90 % ржавеет, так как помещикам теперь более выгоден отработочный труд окрестных крестьян», — указывалось в разработке советского Международного аграрного института в 1935 году [123] .
Во-вторых, резко упала урожайность: по пшенице с 11,7 центнера с гектара до 7,8 в 1932 году, по ржи с 11,4 до 9,9 центнера с гектара. Валовой сбор четырех основных хлебов сократился на 21,2 млн центнеров, или на 2,1 млн тонн к 1932/33 году [124] . Уже в это время в Польше начался голод, который отмечался в 1932 и 1933 годах. Но это, в отличие от СССР, стало лишь прелюдией к по-настоящему крупному бедствию.
В-третьих, на польскую деревню обрушился сильный многолетний голод. Уже в 1933 году он был сильным, в особенности на востоке Польши. Тогда в Виленском и Новогрудском воеводствах (Литва и Белоруссия) на человека в день приходилось 250 граммов хлеба — как в блокадном Ленинграде [125] . Потребление всех продуктов упало втрое по сравнению с докризисными временами. Но уже в следующем, 1934 году был большой неурожай, меньше на 25–30 % предыдущего года по всем основным культурам.
Вот тут по всей Польше начался по-настоящему смертный голод со всеми ею атрибутами: поеданием суррогатов, порченых продуктов, травы и коры: «Минувшей весной, когда уже солнце стало пригревать, на помещичьих картофельных полях появились люди и стали собирать замерзшие и прогнившие картофелины; промокшие под снегом и дождем, они уносили их домой и, очистив, пекли лепешки, чтобы накормить умирающих с голоду детей», — это описывается Радомщанский уезд Лодзинского воеводства весной 1935 года [126] .
Голод буквально схватил людей за горло. В деревнях практически прекратилась продажа товаров. Такие элементарные товары, как спички, керосин, табак, стали редкостью. Крестьянин Бучацкого уезда Тарнопольского воеводства в 1933 году написал письмо в газету на клочке бумаги, в котором делился опытом: «Знают ли в Варшаве, что пачка табака разделяется ножом на 4 части, чтобы можно было легче купить и продать по одной четвертушке, что спички покупаются на штуки, по четыре на грош, что соль покупается на граммы, а керосин покупается по 1/4— 1/8 литра, и что несколько изб пользуются одной зажигалкой?» [127] Крестьянин приписал в конце, что мог бы рассказать еще, да кончается бумага, а достать ее негде.
Крестьянин Львовского воеводства писал: «Женщины переносят огонь из дома в дом в железных горшках, а каждую спичку я разделяю на две, а иногда и на четыре части. Керосин и лампы у нас в деревне — это роскошь. Избы освещаются просто лучинами, а я еще мечтал, что доживу до того момента, когда в избе загорится электричество» [128] . Прямо как в XVIII веке — лучина, кремень, перенос огня, разделение на части купленных поштучно спичек. Картины самой крайней, безысходной нищеты. В блокадном Ленинграде и то жилось богаче и сытнее.
Польские спички — это выражение польского довоенного экономического краха. Самый простой товар, самый необходимый, доступный даже для небогатых стран, в Польше производился в крайне недостаточном количестве. До начала войны проблема со спичками в Польше так решена и не была. В 1938 году польская спичечная промышленность выпускала по 11,2 коробки на душу населения. Поскольку в коробке по 75 спичек, на польскую душу в год приходилось всего 840 спичек. В день 2–3 спички. Чирканул утром, чирканул вечером, а третью оставь на выходной. По 0,9 коробка в месяц. Даже в блокадном Ленинграде в месяц на рабочую карточку в 1941 году давали по 4 коробка в месяц, а в 1942 году — по два. Спичечную промышленность в довоенной Польше отдали в руки шведам, которые вовсе не желали развивать своего конкурента на мировом спичечном рынке.
Ежи Михайловский в 1935 году опубликовал книгу «Деревня без работы», в которой на примере все той же Галиции (Жешувский уезд Тарнопольского воеводства) описывал те же самые картины: резкое падение сбыта товаров, отсутствие спичек и керосина, использование лучин и кремня. Детей зимой завязывали по шею в мешки, набитые резаной соломой, чтобы не замерзли — дров было мало, а одежды не хватало и на взрослых. Люди, жившие без еды, без света, в грязи, стали забывать грамоту, в особенности в отдаленных деревнях.
Уже в 1933 году в Галиции были голодные бунты, в которых участвовали крестьяне и горожане, а потом началось настоящее восстание, с трудом подавленное польскими властями.
По Западной Белоруссии — самой отсталой и забитой польской окраине, сведений почти нет. Однако там положение было еще хуже, чем в относительно лучше развитой Западной Украине, не говоря уже о Польше. В 1936 году положение польского крестьянства было безнадежным, и крестьяне стали ждать войны или революции как единственного способа прекращения своих бед. Лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас — в буквальном смысле слова. В этом и заключается причина роспуска Польской компартии. Имея практически готовую революционную ситуацию в стране, польские коммунисты ничего не смогли организовать, и такая партия Коминтерну была не нужна.
Польское правительство палец о палец не ударило, чтобы помочь бедствующим и голодающим крестьянам, даже польским, не говоря уже об украинцах и белорусах. Единственное, на что хватило правительства, так это на официальное признание, что в деревне свирепствует голод. Министр земледелия Польши признал исключительную нищету крестьян. О голоде и разорении деревни писали в газетах — откуда черпали свои сведения советские исследователи. И все. Ни одного признака, что крестьянам польское правительство оказывало какую-то помощь, хоть как-то напоминающую помощь голодающим в Украине или Казахстане во время голода в СССР.
Наоборот, польское правительство в этот сильнейший кризис увеличило в 1935 году шарварочные работы, был введен особый церковный налог, составляющий 5 % от поземельного налога, а приходским советам было дано право в неограниченном размере взимать на содержание церковных зданий. Была введена удушающая система штрафов за мельчайшие нарушения всевозможных предписаний, взимались платы за въезд на рынок, за въезд 6 город, на продажу скотины и т. п. Налоги, штрафы и платежи часто взимались насильно, под угрозой ареста и применения оружия. Бывали стычки с перестрелками и ранеными крестьянами.