Почему эти «откровения», стоящие на столь зыбком фундаменте, так востребованы во все времена? Потому, что они задают путь, который, как верят люди, приведет их к светлому будущему. И вера эта становится духовным и политическим ресурсом — люди прилагают усилия и даже несут большие жертвы, чтобы удержаться на указанном пути. Поэтому прогнозы и имеют повышенный шанс сбыться, хотя реальность с изменчивостью условий и многообразием интересов множества людей, казалось бы, должны разрушить слабые стены указанного прорицателем коридора.
Как писал видный современный философ и социолог П. Бурдье, предвидение создает «возможность изменить социальный мир, меняя представление об этом мире, которое вовлечено в [создание] его реальности». Оно «противопоставляет утопию, проект, программу обыденному видению, которое воспринимает социальный мир как естественный мир… Предвидение есть само по себе действие, направленное на осуществление того, о чем оно сообщает. Оно практически вовлечено в [создание] реальности того, о чем оно возвещает, тем что сообщает о нем, предвидит его и позволяет предвидеть, делает его приемлемым, а главное, вероятным, тем самым создавая коллективные представления и волю, способные его произвести».
Чтобы «откровение» стало движущей силой, оно всегда должно включать в образ будущего свет надежды. Светлое будущее возможно! Пророчеству, собирающему людей (в народ, в партию, в класс или государство), всегда присущ хилиазм — идея тысячелетнего царства добра. Он может быть религиозным, философским, национальным, социальным. Это идея прогресса, выраженная в символической форме. Во время перестройки академик С. Шаталин иронизировал над хилиазмом русской революции с ее поиском града Китежа и крестьянским коммунизмом — и как будто не замечал, что сам проповедует приземленный хилиазм «царства рынка».
Мобилизующая сила хилиазма колоссальна. Пример — фанатизация немцев «светлым будущим» Третьего рейха, который вынесет эксплуатацию за пределы Германии, превратив славян во «внешний пролетариат». Более ста лет умами владел хилиазм Маркса с его «прыжком из царства необходимости в царство свободы» после победы мессии-пролетариата. По словам С. Булгакова, хилиазм «есть живой нерв истории, — историческое творчество, размах, энтузиазм связаны с этим хилиастическим чувством… Практически хилиастическая теория прогресса для многих играет роль имманентной религии, особенно в наше время с его пантеистическим уклоном».
Для нас сегодня актуально изучение апокалиптики русской революции, замечательно выраженной в трудах политических и православных философов (например, в сборниках «Вехи» и «Из глубины»), в литературе Достоевского, Толстого и Горького, в поэтической форме стихов, песен и романсов Серебряного века и 20-х годов. Откровения художественного творчества — исключительно важный для «дизайна» источник знания. Они содержат предчувствия, которые часто еще невозможно логически обосновать.
Корнями апокалиптика русской революции уходит в иное мировоззрение, нежели иудейская апокалиптика (и лежащие в ее русле пророчества Маркса). В ней приглушен мотив разрушения «мира зла» ради строительства Царства добра на голом месте. Скорее, будущее видится как нахождение утраченного на время града Китежа, как преображение через очищение добра от наслоений зла, произведенного «детьми Каина». Таковы общинный хилиазм анархистов и народников, наказов крестьян в 1905-1907 гг., социальные и евразийские «откровения» Блока, крестьянские образы будущего земного рая у Есенина и Клюева, поэтические образы Маяковского («Через четыре года здесь будет город-сад»). Этому видению будущего противостоял прогрессизм и либерализма, и классического марксизма. Становление советских социальных форм шло в интенсивных дискуссиях, это была поучительная для нас война альтернативных «образов будущего». Подобная война нам еще предстоит, и к ней надо готовиться с хладнокровным знанием.
Хотя социальный дизайн составлял часть духовной деятельности человека с первых его шагов, для нас практически важен период Нового времени. С возникновением науки этот дизайн приобрел организованный целенаправленный характер и стал включать в себя социальную инженерию и разработку технологий, основанных на научном анализе и предвидении.
* * *
XIX век стал веком интенсивного проектирования социальных форм. Научная, буржуазные и промышленная революции были всплеском изобретения, конструирования и быстрого строительства структур общественного бытия — политических и хозяйственных, образовательных и культурных, военных и информационных. Объектами конструирования были и разные типы человеческих общностей — классы и политические нации, структуры гражданского общества (ассоциации, партии и профсоюзы), политическое подполье и преступный мир нового типа. Важные проекты новых форм делались в виде утопий (например, утопический социализм), футурологических предсказаний или фантастики, более или менее основанной на рациональном знании.
Огромным проектом стало конструирование новой страны и нации как авангарда Запада — США. Этот «новый Израиль» («сияющий город на холме») был до мелочей изобретен отцами нации и представлен почти в чертежах, как в хорошем КБ. К работе привлекались и ведущие мыслители Европы.
В России проектирование новых форм в XIX веке велось как в рамках консервативной доктрины самим правительством, так и оппозиционными движениями — либералами и революционными демократами, анархистами и народниками. В начале XX века большие проекты новых форм жизнеустройства выдвинули консервативные реформаторы (Столыпин), либералы (кадеты) и большевики, а также организованные в общины крестьяне, движимые утопией «архаического аграрного коммунизма».
После революции 1905-1907 гг. стал выделяться проект большевиков. Ленин и близкие к нему интеллигенты в большей степени, чем другие течения, сумели интегрировать в одну доктрину методологию марксизма, традиционное знание (общинный крестьянский коммунизм) и связанное с ним «народное» православие, разработки анархизма (концепцию М. Бакунина о союзе рабочего класса и крестьянства) и концепцию «некапиталистического пути развития» народников. В среде большевиков были развиты системные идеи (А.А. Богданов стал творцом первой теории систем — тектологии). В целом в программе большевиков к 1917 г. присутствовало видение России как большой динамической системы в переходном состоянии и уделялось большое внимание структурному анализу общественных процессов.
Однако эти свойства были присущи русской общественной мысли в целом. Уже в дореволюционное время в Академии наук стала складываться установка на выполнение наукой функции проектирования структур. Этот мотив был силен уже у Ломоносова, стал преобладающим у позднего Менделеева, а затем определял главное направление Академии. После 1917 года эта установка сразу была реализована в деле формообразования самой российской науки, прежде всего в создании нескольких десятков системообразующих научно-исследовательских институтов в 1918-1919 гг. Сам НИИ как особая социальная форма науки был русским изобретением.
* * *
После 1917 г. в подходе к социальному дизайну в России речь шла о выборе из двух больших мировых проектов движения к справедливому и солидарному обществу — социал-демократии и коммунизма. Разница в сути двух проектов передавалась уже семантически. Социальный — значит общественный (от слова «социум» — общество). А коммунистический — значит общинный (от слова «коммуна» — община). То знание, которое было получено в ходе этих дебатов, актуально для России сегодня.