Каков же был кризис ликвидации? Колхозный строй стали демонтировать в 1990 г. С тех пор в течение 8 лет сельскохозяйственное производство стабильно снижалось и к 1998 г. упало вдвое. Никакой коррекции доктрины реформы это не повлекло. К настоящему моменту подорвана база производства, по сей день неуклонно сокращаются посевные площади, энергетические мощности сельского хозяйства и поголовье крупного рогатого скота (в три раза). Идет быстрый износ основных фондов, деградация кадрового потенциала и архаизация труда и быта сельского населения.
Мы здесь не говорим о множестве других важных сторонах жизнеустройства — жилищных условиях, питании, народном образовании и здравоохранении и пр. Приходится ограничиваться парой примеров, которые читатели могут дополнить чтением других книг, воспоминаниями и собственными размышлениями. Мы не говорим и о тех формах жизнеустройства, которые были понятны и необходимы на первом этапе советского строя и исходили из принципа минимизации массовых страданий (от войны, голода, болезней, преступности и пр.), но непритязательность и ограниченность которых стала тяготить городское население в 60-80-е годы. Об этом глухом конфликте, который стал важной причиной кризиса конца 80-х годов и краха СССР, можно прочитать в [61].
Но надо вспомнить слова очень авторитетного свидетеля. За первыми шагами советского хозяйства на том пути, который наметил русский коммунизм, наблюдал великий западный экономист Дж.М. Кейнс (в 20-е годы он работал в Москве). Он сказал, что в России тогда была главная лаборатория жизни, что Советская Россия, как никто, близка и к земле, и к небу. Это объяснялось тем, что в СССР выполнялся самобытный цивилизационный проект, движимый мощной духовной энергией, а не эпигонское повторение формул западной социал-демократии. Кейнс писал в 1925 году: «Ленинизм — странная комбинация двух вещей, которые европейцы на протяжении нескольких столетий помещают в разных уголках своей души, — религии и бизнеса».
Глава 12. РУССКИЙ КОММУНИЗМ: ПОДХОД К ПРОЕКТИРОВАНИЮ СОЦИАЛЬНЫХ ФОРМ
Уже в ходе формирования современного общества и на Западе, и в России выявилась системообразующая миссия знания как генератора базовых структур жизнеустройства. Эта миссия была присуща знанию на всех этапах развития человеческого общества, но с возникновением науки она приобрела организованный целенаправленный характер и стала включать в себя социальную инженерию и разработку технологий, основанных на научном анализе и предвидении.
ХIХ век стал веком интенсивного проектирования форм. Научная, буржуазные и промышленная революции были всплеском изобретения, конструирования и быстрого строительства структур общественного бытия — политических и хозяйственных, образовательных и культурных, военных и информационных. Объектами конструирования были и разные типы человеческих общностей — классы и политические нации, структуры гражданского общества (ассоциации, партии и профсоюзы), политическое подполье и преступный мир нового типа. Важные проекты новых форм делались в виде утопий (например, утопический социализм), футурологических предсказаний или фантастики, более или менее основанной на рациональном знании.
В России проектирование новых социальных форм в XIX веке велось как в рамках консервативной доктрины самим правительством, так и культурными и социальными движениями — либералами и революционными демократами, анархистами и народниками. В начале XX века большие проекты новых форм жизнеустройства выдвинули консервативные реформаторы (Столыпин), либералы (кадеты) и большевики. В разработку этих проектов были вовлечены все типы знания.
После революции 1905-1907 гг. по интенсивности этого творчества стал выделяться русский коммунизм (проект большевиков). В нем шло быстрое развитие интеллектуального аппарата марксизма, основанного на картине мира классической науки, что привело к преодолению механистического детерминизма, свойственного историческому материализму. Ленин и близкие к нему интеллектуалы в большей степени, чем другие политические течения, сумели интегрировать в одну доктрину методологию марксизма, традиционное знание (общинный крестьянский коммунизм) и связанное с ним «народное» православие, разработки анархизма (концепцию М. Бакунина о союзе рабочего класса и крестьянства) и концепцию «некапиталистического пути развития» народников.
Этот синтез позволил большевикам внести важное нововведение в формирование политических и властных организаций, особенно Советов. С самого начала институты советской власти (еще в 1905 г.) формировались не по классовому признаку. Это было необычное решение — в то время во всех политических движениях структура общества представлялась в классовых терминах. Это была крупная ошибка — российское общество не было классовым (в понятиях либерализма и марксизма), но это игнорировали и кадеты, и меньшевики.
В августе 1917 года октябрист и многолетний председатель Государственной думы М.В. Родзянко говорил: «За истекший период революции государственная власть опиралась исключительно на одни только классовые организации… В этом едва ли не единственная крупная ошибка и слабость правительства и причина всех невзгод, которые постигли нас».
В отличие от этой установки, Советы (рабочих, солдатских и крестьянских) депутатов формировались как органы общинно-сословные, в которых многопартийность постепенно изживалась и в конце вообще исчезла. Не имело успеха и строительство профсоюзов по классовому признаку — фабзавкомы настаивали на том, чтобы в трудовой коллектив собирались представители всех классов, работающие на предприятии, включая «буржуев» (хозяев завода или фабрики).
В практике Советов была выработана система приемов, которые в конкретных условиях советского общества повысили устойчивость и эффективность государственности. Именно партия, членами которой в разные годы были от 40 до 70% депутатов, соединила Советы в единую государственную систему, связанную как иерархически, так и «по горизонтали». Главным способом воздействия партии на деятельность государства был установленный ею контроль над кадровыми вопросами. Уже в конце 1923 г. стала создаваться система номенклатуры — перечня должностей, назначение на которые (и снятие с которых) производилось лишь после согласования с соответствующим партийным органом.
В условиях острой нехватки образованных кадров и огромной сложности географического, национального и хозяйственного строения страны номенклатурная система имела большие достоинства. Она подчиняла весь госаппарат единым критериям и действовала почти автоматически. Это обусловило необычную для парламентских систем эффективность Советского государства в экстремальных условиях индустриализации и войны. Важным в таких условиях фактором была высокая степень независимости практических руководителей от местных властей и от прямого начальства. Эта «защищенность» побуждала к инициативе и творчеству — если они соответствовали главной цели.
После революции 1905-1907 гг. проект большевиков стал выделяться по степени привлечения научного знания к проектированию социальных форм. В том, что катастрофическая революция не привела к распаду интеллектуального сообщества, велика заслуга русского коммунизма. Большевики у власти непрерывно восстанавливали порванные связи и протягивали новые, даже в самое жестокое время. В результате советская власть смогла опереться даже на идеологически чуждые ей силы (например, в Академии наук).