Маргинальные группы, проявляющие склонность к девиантному и криминальному поведению, есть в любом обществе и в любой момент времени. Но в советское время понятие аномии применялось редко, представление о советском человеке было проникнуто эссенциалистской верой в устойчивость его ценностной матрицы. Это представление о человеке у нас до сих пор сохранилось. Мы часто слышим рассуждения о «национальном характере», «русском менталитете», «соборности» и т. п., а на деле пришли «Горбачев с Ельциным» – и быстро нейтрализовали и русский характер, и советский менталитет.
Последние десятилетия показали, что человек гораздо более пластичен, чем предполагала антропология модерна. Более того, в процессе быстрых социальных изменений происходит быстрое «переформатирование» ценностей, рациональности и образа действий больших масс людей. В России за последние двадцать лет они пришли в такое состояние разума и совести, что все общественные институты перестали выполнять свои привычные функции. Возникла система порочных кругов и лавинообразных процессов разрушения и деградации.
После ликвидации СССР в России, по мнению социологов, произошло лавинообразное нарастание аномии. Переломная точка- 1993 год, когда в восприятии людей реформа явно зашла в тупик. Тот год социологи характеризуют как критический для российского сознания. «Пик социополитического кризиса вызвал сильнейшую аномию и отчуждение буквально от всех социогрупповых образований, и в первую очередь от больших коллективных солидарностей».
Пусковым механизмом этого цепного процесса стала «культурная травма». Это понятие было введено в обиход польским социологом П. Штомпкой, который писал: «Травма появляется, когда происходит раскол, смещение, дезорганизация в упорядоченном, само собой разумеющемся мире. Влияние травмы на коллектив зависит от относительного уровня раскола с предшествующим порядком или с ожиданиями его сохранения…
Травма может возникнуть на биологическом, демографическом уровне коллективности, проявляясь в виде биологической деградации населения, эпидемии, умственных отклонений, снижения уровня рождаемости и роста смертности, голода и т. д… Она может разрушить сложившиеся каналы социальных отношений, социальные системы, иерархию… Если происходит нарушение порядка, символы обретают значения, отличные от обычно означаемых. Ценности теряют ценность, требуют неосуществимых целей, нормы предписывают непригодное поведение, жесты и слова обозначают нечто, «пличное от прежних значений. Верования отвергаются, вера подрывается, доверие исчезает, харизма терпит крах, идолы рушатся».
Культурная травма – явление очень инерционное, оно может сохраняться и в следующем поколении и дает о себе знать, даже если положение внешне стабилизировалось. Поэтому для компенсации культурной травмы обществу требуется специальная программа реабилитации. Но ни о чем подобном в России сегодня и речи нет. Напротив, господствующее меньшинство непрерывно бередит людям раны, углубляя тем самым культурную травму.
Причины, порождающие аномию, являются социальными (а не личностными и психологическими) и носят системный характер. Воздействие на сознание и поведение людей оказывают одновременно комплексы факторов, обладающие кооперативным эффектом. Поэтому |можно принять, что проявления аномии как результат взаимодействия сложных систем будут мало зависеть от структуры конкретного потрясения, перенесенного конкретной общностью.
Другими словами, радикальные социальные изменения, несущие «свой смысл», наделяются дополнительным смыслом как ответ культуры той общности, которая испытала травму. В целях анализа мы можем прибегнуть к абстракции, выделяя, например, изменения в образе жизни (социальных правах, доступе к жизненным благам и пр.) и изменения в духовной сфере (оскорбление памяти, разрушение символов и пр.), но будем иметь в виду, что обе эти сферы связаны неразрывно. Приватизация завода для многих – не просто экономическое изменение, но и духовная травма, как не сводится к экономическим потерям ограбление в темном переулке.
Поэтому мы будем описывать травмирующие социальные изменения в России и результирующие проявления аномии, не пытаясь установить корреляции между этими двумя структурами. В социологической литературе гораздо больше внимания уделяется изменениям в образе жизни, даже, скорее, в экономической, материальной стороне жизнеустройства. Здесь мы будем в какой-то мере компенсировать этот перекос собственными соображениями о травмах в духовной сфере.
Вот взгляд извне с обобщающей формулировкой. Вице-президент Международной социологической ассоциации М. Буравой пишет: «Невероятно глубокое разделение общества по имущественному положению повлекло за собой отчужденность. Разрушительной формой протеста стало пренебрежение к социальным нормам. В социальной структуре распадающегося общества возник значительный слой "отверженных" – люмпенизированных лиц, в общности которых процветают преступность, алкоголизм и наркомания».
А вот взгляд из российской глубинки (Ивановская обл.): «Депрессивная экономика, низкий уровень жизни и высокая дифференциация доходов населения сильнее всего сказываются на представителях молодежной когорты, порождая у них глубокий "разрыв между нормативными притязаниями… и средствами их реализации", усиливая аномические тенденции и способствуя тем самым росту суицидальной активности в этой группе…
Бесконечные реформы, усиление бедности, рост безработицы, углубление социального неравенства и ослабление механизмов социального контроля неизбежно ведут к деградации трудовых и семейных ценностей, распаду нравственных норм, разрушению социальных связей и дезинтеграции общественной системы. Массовые эксклюзии рождают у людей чувство беспомощности, изоляции, пустоты, создают ощущение ненужности и бессмысленности жизни. В результате теряется идентичность, растет фрустрация, утрачиваются жизненные цели и перспективы. Все это способствует углублению депрессивных состояний, стимулирует алкоголизацию и различные формы суицидального поведения. Общество, перестающее эффективно регулировать и контролировать повседневное поведение своих членов, начинает систематически генерировать самодеструктивные интенции».
Наиболее прямо и жестко подходят к формулировке проблемы аномии социологи, изучающие девиантное и криминальное поведение. Один из таких социологов, В.В. Кривошеев, пишет: «Дезорганизация, дисфункциональность основных социальных институтов, патология социальных связей, взаимодействий в современном российском обществе, которые выражаются, в частности, в несокращающемся числе случаев девиантного и делинквентного поведения значительного количества индивидов, т. е. все то, что со времен Э. Дюркгейма определяется как аномия, фиксируется, постоянно анализируется представителями разных отраслей обществознания.
Одни… полагают, что современное аномичное состояние общества – не более чем издержки переходного периода… Другие рассматривают происходящее с позиций катастрофизма,… необратимости негативных процессов в обществе, его неотвратимой деградации.
На наш взгляд, [это] свидетельствует об определенной теоретической растерянности перед лицом крайне непростых и, безусловно, не встречавшихся прежде проблем, стоящих перед нынешним российским социумом, своего рода неготовности социального познания к сколь-нибудь полному, если уж не адекватному, их отражению».