После 1991 года об этом даже не думали — подрыв государственности продолжался и даже усиливался. В принципе, весь антисоветский проект, начиная с 1960-х годов, опирался на присущее обывателю чувство неприязни к бюрократу (чиновнику). Чувство вполне понятное, хотя в норме контролируемое разумом. Возбуждено это чувство в российской элите было, видимо, на волне либерально-демократического антиимперского движения в XIX веке, а затем усилено марксизмом. Не раз пускались в ход изречения Маркса о государстве типа: «…централизованная государственная машина, которая своими вездесущими и многосложными военными, бюрократическими и судебными органами опутывает (обвивает), как удав, живое гражданское общество».
К концу 20-х годов XX века антигосударственное чувство было подавлено, особенно непримиримо в ходе борьбы с концепцией «перманентной революции». Антигосударственная «оттепель» Хрущева также большого успеха не имела. Но большой антигосударственной программой стала перестройка. Ее надо вспоминать и изучать, тем более что дело ее продолжается. По своей крайней антигосударственности это была небывалая операция.
В программе перестройки была поставлена цель разгосударствления — всего и вся. Одним из главных мотивов в программе манипуляции сознанием была ненависть к работникам госаппарата. Не отрицалось, конечно, что в любом государстве есть бюрократия, но по умолчанию считалось, что наши чиновники хуже западных. В книге-манифесте «Иного не дано» Л. Баткин, призывая к «максимальному разгосударствлению советской жизни», задает риторические вопросы: «Зачем министр крестьянину — колхознику, кооператору, артельщику, единоличнику? Зачем министр заводу, действительно перешедшему на хозрасчет и самофинансирование? Зачем ученым в Академии наук — сама эта Академия, ставшая натуральным министерством?».
В лозунге «Не нужен министр заводу!» — формула проекта тотального разжижения общества, превращения России в бесструктурное образование.
Крайними антигосударственниками были «младореформаторы» ельцинского призыва. Видный деятель этого режима Е. Гайдар так выражает их кредо, представляя историю России как сплошное «красное колесо» (1995): «В центре этого круга всегда был громадный магнит бюрократического государства. Именно оно определяло траекторию российской истории… Необходимо вынуть из живого тела страны стальной осколок старой системы. Эта система называлась по-разному — самодержавие, интернационал-коммунизм, национал-большевизм, сегодня примеривает название “державность”. Но сущность всегда была одна — корыстный хищнический произвол бюрократии, прикрытый демагогией». И это пишет премьер-министр!
После 2000 года антигосударственное чувство используется как эмоциональная поддержка программы по подрыву легитимности уже нынешней государственности России. В своем почти последнем интервью архитектор перестройки А.Н. Яковлев указал врага: «Меня тревожит наше чиновничество. Оно жадное, ленивое и лживое, не хочет ничего знать, кроме служения собственным интересам. Оно, как ненасытный крокодил, проглатывает любые законы, оно ненавидит свободу человека… Я уверен: если у нас и произойдет поворот к тоталитаризму, то локомотивом будет чиновничество. Распустившееся донельзя, жадное, наглое, некомпетентное, безграмотное сборище хамов, ненавидящих людей».
Будучи антигосударственниками, реформаторы 1990-х годов подорвали и другое основание своего авторитета — дискредитировали идею демократии. Они быстро скатились к авторитарным формам правления при очевидной антисоциальной направленности. Согласно опросам, в 1989 году 38 % студентов верили, что демократия — это власть народа. В 1990 году таких осталось 28 %, а в октябре 1991 года — 9 %. На вопрос «Куда движется наше общество в настоящее время?» самые частые ответы среди студентов были такие: «к гражданской войне» — 17 %; «к капитализму» — 15 %; «к катастрофе» — 14 %.
1990-е годы были годами неявной гражданской войны, в которой подавляющее большинство населения («старые русские») потерпело поражение и было обобрано победителями. Большинство ввергли в бедность и страх, поломали жизненные планы, трудовую этику, систему легальных доходов. Повредили и те институты, которые воспроизводили народ, — школу, медицину, армию, науку. Как уже говорилось, народ был в большой мере «разобран» и парализован.
Тогда государство выступило на стороне «новых русских», что к середине 1990-х годов стало очевидно абсолютно всем. Это выразилось в беспрецедентном падении доверия к президенту (рейтинг 2 %) и в столь же беспрецедентной попытке парламента объявить ему импичмент с обвинением в «геноциде народа собственной страны».
Настоящий момент В.В. Путин определил так: мы живем в условиях, созданных развалом великой страны. Российская Федерация — государство постсоветское. Значит, нельзя говорить, что оно уже сформировалось, приставка «пост-» означает, что мы пребываем в переходном периоде и действуем в рамках ограничений, заданных катастрофой краха СССР. Современная Россия и в формационном плане является государством переходного типа, ее общественный строй еще не устоялся, возникшие в 1990-е годы производственные отношения с большой натяжкой можно отнести к капитализму, в социальной системе законсервированы многие структуры советского типа, хотя в сильно подорванном и деформированном состоянии.
Российское государство еще не «готово», замораживать нашу государственную систему рано. Она еще строится, и возникающие на стройплощадке зоны хаоса обладают творческими потенциями, хотя и таят в себе угрозы. В этих условиях легитимизация есть чрезвычайная и актуальная задача государства.
Актуальность определена тем, что Россия слишком долго, уже двадцать лет, живет в состоянии нестабильного равновесия, которое испытывает давление извне в геополитических целях, при наличии внутри страны влиятельных сил, также заинтересованных в дестабилизации. Предпосылки для этого имеют системный характер, они представляют собой взаимосвязанные «дремлющие» (латентные) кризисы социальных и национальных отношений, деградацию систем жизнеобеспечения, безопасности и культуры, быстрые изменения в массовом сознании и смену поколений в условиях культурного и социального кризисов.
Созревание всех частных кризисов и соединение их в систему с переходом в качественно новое состояние есть результат стратегического политического выбора, принятого властной бригадой Б.Н. Ельцина в целях разрушения советской системы. Маховик разогнали так, что он и после 2000 года продолжает крушить государство постсоветской России.
После 2000 года новая властная верхушка РФ попыталась «приподнять» страну в рамках коридора, заданного вектором «рыночной» реформы. То есть, не входя в серьезный конфликт ни с порожденным реформой слоем «новых собственников», ни с Западом. В результате произошло некоторое перераспределение собственности и национального богатства, некоторое увеличение потока ресурсов, направляемых в экономику России и на потребление граждан. Величины это не слишком большие, но улучшение ряда показателей очевидно.
Это имело большой положительный эффект — успокоило людей, сказалось на здоровье, пробудило оптимизм, что само по себе есть важный фактор в преодолении кризиса. Однако улучшения в «потоке» не были сопряжены с улучшениями в «базе». Даже более того, улучшения во многом были достигнуты «проеданием базы» — проблемы перекладывались на плечи следующего поколения. В результате переломить ход событий и преодолеть кризис легитимности не удалось — даже при очень высоком рейтинге самого В.В. Путина.