Мономах, больше всех ратовавший за примирение, сейчас первым забил тревогу, воззвал ко вчерашним врагам, Давыду и Олегу Святославичам. Писал:
«Нож ввержен в нас. Если этого не поправим, то большое зло явится среди нас».
Давыд и Олег поняли его, сразу привели дружины. Объединенная рать выступила к Киеву, встала возле города. У великого князя потребовали дать ответ. Он струсил, заюлил. Сваливал вину на Давыда Игоревича — дескать, он оклеветал Василька, он ослепил. Нет, князей такой ответ не удовлетворил. Они указали, что злодейство совершилось с ведома государя, в его городе. Уличенный Святополк дергался так и эдак, намеревался вообще бежать, но его не пустило окружение. Он-то удерет, а как же нажитое ими добро?
А духовенство разделилось. Печерский монастырь гневно обличал преступление. Но митрополит Ефрем недавно умер, на его место приехал грек Николай. Он смотрел на случившееся иначе. Подумаешь, кого-то ослепили? В Византии подобные вещи проделывали сплошь и рядом. Зато подыграть великому князю было выгодно. Митрополия поддержит его, он за это пойдет на ответные уступки. И Николай вдруг обрушился на… Мономаха со Святославичами. Сам отправился в их лагерь, повернул дело так, что не Святополк, а они оказались в роли преступников, «терзающих Русь» новой усобицей. Чтобы воздействовать на Мономаха, митрополит подключил его мачеху Анну. Князей подобный напор смутил. А Мономах и впрямь меньше всего желал кровопролития. После переговоров сошлись на том, что Святополку, так и быть, поверят, оставят его в покое. Но если Давыд Игоревич обманул его, пусть государь сам идет и карает подлеца.
Вылилось это в безобразнейшую драку на Волыни. На Давыда уже выступил брат Василька, Володарь Перемышльский. Добился освобождения слепца, а потом они вдвоем принялись громить города своего врага. Давыд, в свою очередь, изворачивался как мог, пытался переложить вину на великого князя, доказывал, что действовал по его приказу. А из Киева на него двинулся Святополк II, и Давыд удрал в Польшу. Государь благополучно занял Волынь, но… ему показалось мало.
На Волыни он посадил княжить сына Мстислава и разохотился прибрать еще богатое Прикарпатье, дать его в удел второму отпрыску от наложницы, Ярославу. Великий князь повел армию, чтобы отобрать у Володаря и Василька Перемышльское и Теребовльское княжества. Ростиславичи не испугались, изготовили свои полки. Слепой Василько перед битвой выехал вперед, поднял крест и кричал великому князю:
«Видишь ли мстителя, клятвопреступник?… Крест святой да будет нам судьею!»
В кровопролитном сражении рать Святополка разметали и прогнали.
Но он не успокоился. Раз самому не получилось справиться, решил найти союзников. Послал сына Ярослава к венгерскому королю Коломану, попросил о помощи. Тот согласился, на Русь ворвались 40 тыс. мадьяр. Хотя Коломан задумал овладеть Прикарпатьем не для Святополка, а для себя. С войском сразу же прибыли и чиновники для местной администрации, приехали епископы перекрещивать русских в католицизм. А Ярослав Святополчич пошел в отца и дедушку. Узнал, что король готовится завоевать русскую область, но ничуть не возражал. Посватался к дочке Коломана, был готов править Прикарпатьем в качестве венгерского вассала.
Володаря и Василька обложили в Перемышле. Но вернулся Давыд Игоревич, так и не получивший от поляков поддержки. Все трое князей очутились в беде, и выяснилось, что ради спасения все-таки можно простить вину друг перед другом, даже ослепление. Ни Ростиславичам, ни Давыду не хотелось превращаться в бездомных изгнанников. Они объединились и позвали половецкого хана Боняка. Кочевники налетели на венгров и сбросили их в реку Сан, большинство воинов Коломана вместе с епископами нашли здесь свою смерть.
Завязались бои за Волынь, города переходили из рук в руки, погиб сын великого князя Мстислав. В свое время, пытая киевских монахов, он протыкал их тела стрелой, и возникла легенда, что его сразила та же самая стрела. Конец этой вакханалии положил Мономах. По его настоянию в 1100 г. в Витичеве собрался второй съезд князей. Все прекрасно понимали — в бедствиях виноват Святополк II. Но ради примирения его делишки обошли деликатным молчанием. Оставили крайним только Давыда Игоревича. У него отобрали Волынь и передали неудачливому венгерскому союзнику Ярославу Святополчичу. Давыду выделили несколько городов и запретили претендовать на большее.
Володарь и Василько на съезд не приехали, и осмелевший великий князь настоял, что слепой не сможет править своей областью. Добился решения оставить братьям только Перемышль, пускай Володарь возьмет Василька к себе или пришлет на содержание к дядям. Но престиж Святополка пал крайне низко. Ростиславичи этому постановлению не подчинились и Теребовль не отдали. Государь снова вознамерился воевать с ними, призвал всех князей — указывал, что надо выполнить решения съезда. Однако Мономах ввязываться в очередную свару отказался. Глядя на него, отказались и Святославичи. А Святополк после полученной трепки не рискнул воевать один. Против него взбунтовался даже собственный племянник Ярослав Ярополчич, правивший в Бресте. Его-то великий князь сумел одолеть, заковал в кандалы и содержал так, что он очень быстро умер.
Заслужить любовь в народе было гораздо труднее. Не получив вожделенное Прикарпатье, Святополк замыслил урвать выгоды в другом месте. Он вспомнил старое правило — Новгород должен принадлежать тому, кто владеет Киевом, и потребовал обменяться уделами. Пусть Мономашич Мстислав возьмет Волынь, совершенно разоренную войной, а в Новгород назначил своего сынка Ярослава. Но к государю вместе с Мстиславом приехали новгородские послы и объявили:
«Не хотим ни тебя, ни твоего сына».
Великий князь опешил, разгневался, принялся угрожать, а новгородцы лишь выразительно пожали плечами:
«Если у твоего сына две головы, пусть приезжает».
На такой аргумент возражать было нечем.
Теряя опору на Руси, Святополк искал ее среди иноземцев. Выдал дочерей за польского короля и венгерского королевича. Сближался и с греками. У великого князя умерла жена-половчанка, и он сумел договориться о женитьбе на родственнице Алексея Комнина Варваре. Правда, она была уже в солидном возрасте и красотой не отличалась. Но Святополк страшно гордился успехом. А расплачивался за него, признав утрату Тмутаракани, согласившись числиться вассалом императора, целиком сдав позиции Русской церкви.
Но ведь Печерский монастырь был в оппозиции и к великому князю. Теперь Святополк и митрополит совместными усилиями взяли его под жесткий контроль. Как раз в эти годы составлялась «Повесть Временных Лет», она подверглась строжайшей цензуре. Снова удалялись места, неугодные великому князю и грекам. Всячески восхвалялся Святополк, его братья, отец Изяслав. Изменников и вероотступников превращали чуть ли не в святых. Очернялись их противники. Сказалось даже влияние любимцев государя, евреев. Из летописи исчезло почти все, связанное с Хазарией! При Ярославе Мудром митрополит Иларион в «Слове о Законе и Благодати» восхвалял победителя хазар Святослава. А в «Повести Временных Лет» об этой победе осталось одно единственное предложение, и историкам приходится восстанавливать картину русско-хазарской войны по арабским, персидским источникам.