После побоища на Липице с великим князем Владимирским никто больше не считался, и сдерживать разгулявшиеся страсти стало вообще некому. Половцы стали для князей «своими», с ханами роднились, заключали союзы. А как же иначе? Не сегодня так завтра они понадобятся против соперников. Степняки перенимали русскую культуру, среди них все чаще появлялись христианские имена. Впрочем, это ничуть не мешало половцам разорять и угонять христиан. Но такие вещи выглядели естественными. Должны же были степняки получать какую-то выгоду, иначе не придут.
На оборону границ перестали обращать внимание, легендарные богатырские кордоны запустели. Служить на них получалось слишком тяжелым и неблагодарным занятием. Недоедать, недосыпать, в стужу и в зной выслеживать «друзей» половцев! Куда интереснее вместе с ними и с князем захватить русский город… Переяславль-южный когда-то значился третьим по рангу уделом на Руси, а теперь половцы то и дело ходили взад-вперед по его окрестностям, и княжество захирело, его стали пренебрежительно называть Украиной — т. е. окраиной.
На другой окраине, западной, по-прежнему хозяйничали чужеземцы. Поляки согласились отдать часть Волыни русским князьям, а за это они должны были признать себя польскими вассалами. Желающих нашлось больше чем нужно. За возвращенные районы сцепились между собой луцкие, бельзские властители, подросшие дети Романа Волынского, Даниил и Василий. Наконец, явился Мстислав Удалой освобождать русскую землю. Разгромил венгров, отобрал у них Галич, торжественно венчался трофейной мадьярской короной и принял титул «царя Галицкого». Это были не пустые слова. Для Удалого настал звездный час, уже не владимирские государи, а он стал самым могущественным князем на Руси, регулировал ее судьбы! Хотя для страны и ее населения было бы куда полезнее иметь «царя» менее удалого, но более умного.
Бесшабашную натуру Мстислава заносило истинно «по-рыцарски». Ему полюбился храбрый сын Романа Волынского Даниил, Удалой пообещал, что заменит его отца, выдал за него дочь. Но другую дочь сосватал за венгерского королевича Андрея и отдал ему в приданое полдюжины русских городов. Жители были в шоке, ничего не понимали. Как же так, ведь их, вроде, освободили? И тут же за здорово живешь подарили иностранцам! А польского герцога Лешко Мстислав считал своим другом, запретил выгонять поляков с Волыни. Широким жестом простил изменников-бояр, привлек их к своему двору.
Но бояре привычно закручивали заговоры, а поляки и венгры были совсем не настроены на «рыцарские» отношения, объединялись против русских. Что ж, для подобных случаев у Мстислава был еще один друг, половецкий хан Котян. Князь очень ценил его, женился вторым браком на молоденькой ханской дочери. При нападениях звал степных родственников и очередной раз блестяще демонстрировал свою удаль. Побитые западные «друзья» извинялись, предатели просили прощения и получали его, а довольные половецкие «друзья» возвращались в степь, не забыв прихватить побольше пленных галичан и волынян.
Юрий II Владимирский и его братья Ярослав со Святославом в южные дела вообще не вмешивались. Залесская Русь далеко не сразу оправлялась от разгрома и нашествия, ее силы были весьма ограничены, и пока князья могли разобраться только с ближайшими соседями. Погасили смуту на Рязанщине, послали подмогу князю Ингварю, он изгнал двоюродных братоубийц Глеба и Константина. Междоусобицами на Владимирской земле не преминули воспользоваться волжские болгары, захватили и сожгли Устюг. Но Юрий II только в 1220 г. сумел собрать большое войско, послал брата Святослава Всеволодовича рассчитаться за набег.
Выступили владимирский, суздальский, ростовский полки, ополчение устюжан. Соединились с муромлянами, взяли штурмом и разорили болгарский город Ошел на Волге, городки по течению Камы. Возвратились с богатой добычей, великий князь три дня чествовал победителей празднествами и пирами. В следующем году он сам возглавил поход, но навстречу приехали болгарские послы с роскошными подарками, после переговоров заключили мир. Русская граница отодвинулась на восток до устья Оки. А для того, чтобы закрепить успех и упрочить неспокойный рубеж, Юрий II выдвинул на восток новый форпост, повелел строить на землях мордвы крепость Нижний Новгород.
Зато другой Новгород, Великий, после победы на Липице совсем возгордился. Теперь новгородцы даже слышать не желали ни о чьей власти над собой. Приглашали к себе слабеньких князей из смоленского дома, чтобы сидели на престоле чисто символически. Но это обернулось разгулом анархии внутри Новгорода. Боярские партии сводили счеты между собой, по ничтожным поводам поднимали на соперников «свои» концы и улицы. Люди облачались в шлемы, в кольчуги, свирепо рубились на площадях и мосту через Волхов. Князья ничего не могли предпринять и уезжали или их выгоняли. Разбушевавшиеся жители по действительным или мнимым обвинениям свергали посадников, тысяцких, казнили самосудом, топили в реке. Низлагали даже церковных иерархов, которые чем-либо не потрафили боярам и горожанам, самостоятельно выбирали, кем их заменить, и Киевскому митрополиту иногда приходилось разбираться с ситуациями, когда в Новгороде оказывалось сразу два архиепископа.
А между тем, немцы осваивали Прибалтику, все ближе подбирались к русским границам. Разрозненные родовые общины эстонцев не могли оказать серьезного сопротивления, и рыцари ордена Меченосцев продвигались шаг за шагом. Прибывает войско, принуждает людей к крещению, и тут же начинается строительство замка, который возьмет местность под контроль. «Крестить язычников» загорелся и датский король Вольдемар II, он учредил собственный орден, Данеборгский. Его воины заложили крепости на острове Эзель (Сааремаа), с этих баз стали проникать на материк, и на месте старого русского города Колывань Вольдемар наметил возводить замок Ревель. Спохватились и шведы. Другие захватывают, а чем они хуже? Тоже высадились на о. Эзель, прибрали к рукам что смогли. Что же касается обращения в христианство, то его рассматривали совсем не в духовном, а сугубо в политическом ключе: кто обратил, тот и покорил. Был даже случай, когда датчане узнали — эстонский старейшина уже принял крещение, но не от них, а от немцев. Бедолагу за это повесили.
Ну а по соседству с Меченосцами появились другие германские рыцари, не с красным, а с черным крестом на плащах. Польский герцог Конрад Мазовецкий побывал в крестовом походе, подружился там с воинами Немецкого ордена. В Палестине этой организации приходилось туго, ее теснили и мусульмане, и конкуренты, французы с англичанами. А Конрад в своем герцогстве вел трудные и безуспешные войны со славянами-пруссами. Экспедиции против них кончались плачевно. Попробуй-ка достань пруссов в родных для них дебрях и болотах. После чего следовали их набеги, и результаты снова бывали неутешительными для герцога: пока соберешь войско, застанешь только трупы и головешки на местах деревень, а противник уже растворился в лесах.
Конрад додумался пригласить орден к себе — располагайтесь, будьте как дома, а что завоюете, станет вашим. Помощь рыцарей была бы герцогу весьма кстати не только против язычников, но и в борьбе за корону Польши. Крестоносцы заинтересовались, папа разрешил. Орден перебазировался на польскую землю и получил название Тевтонского. Правда, пруссы отбивались куда более упорно, чем латыши или эстонцы. Племенные князья поднимали общие ополчения. Наравне с мужчинами за оружие брались женщины. Как было принято у славян, демонстрировали полное презрение к ранам и боли, нередко выходили в бой полуголыми, в одних штанах, и среди немцев шли легенды, что именно здесь, у Балтики, располагалась страна свирепых «амазонок». Силились преградить путь захватчикам, перекрывали лесные дорожки сплошными завалами, нападали из засад.