Русские развернули контрнаступление, разбили орденские отряды под Тарвастом и Феллином, двинулись к Мариенбургу Этот город стоял на острове, считался неприступным, но к нему подошли по льду. В осаде отличился талантливый артиллерийский начальник боярин Михаил Морозов. Он уже и раньше успел зарекомендовать себя, руководил бомбардировкой Казани. А под Мариенбургом умело расставил батареи, корректировал их огонь. Стены быстро были разрушены, и командор Зибург, не видя больше возможности обороняться, сдал город, получив за это разрешение уйти со всеми защитниками.
Летнюю кампанию теперь планировал сам Иван Васильевич, и приоритеты он изменил. Крымцев нейтрализовал уже испытанным способом. Гетмана Вишневецкого отправил в Кабарду, собрать горцев, казаков и «промышляти над крымским царем». На Дон послал воеводу Данилу Чулкова «а с ним казаков многих», чтобы допекали татарам и с моря, и со стороны степи вместе с союзными ногайцами князя Исмаила. Главный же удар наносился по Ливонии. В мае 1560 г. туда выступили 60 тыс. воинов с 40 осадными и 50 полевыми орудиями. Как раз с этой армией царь отправил на фронт своих бывших советников вместе с их приближенными — Алексея и Данилу Адашевых, Курбского, Вешнякова и др.
Хотя здесь необходимо сделать некоторые уточнения. В литературе нередко можно встретить утверждения о «талантливом полководце» Курбском, «герое Казани», о том, что царь назначил его «главнокомандующим». Источник этих сведений — мемуары самого Курбского, написавшего, будто Иван Васильевич послал его вместо самого себя. Но это один из красноречивых примеров, насколько опасно доверять его творениям. Под Казанью прославился вовсе не тот Курбский, не Андрей, а его брат Роман, позже умерший от ран. А Андрей там провинился грабежами. Он и впрямь участвовал в нескольких войнах, но ярких побед за ним не значилось. Что же касается Ливонии, то господам историкам стоило бы задуматься: а сколько может быть на войне главнокомандующих? Ведь по летописям и служебным документам хорошо известно, что руководил армией Иван Мстиславский.
Члены «избранной рады» получили посты достаточно высокие, но не первого ранга, соответствующие их «местам». Алексей Адашев стал третьим воеводой большого полка. Курбский и Данила Адашев возглавили сторожевой полк и в Ливонии чуть не вляпались в беду. Под Вайсенштейном Курбский решил атаковать корпус Фюрстенберга. Повел 5 тыс. воинов через болото и завяз, не мог выбраться целый день. От разгрома его спасло лишь то, что Фюрстенберг действовал еще хуже. Так и не ударил, ждал на сухом открытом поле. Полк перебрался через болото уже в темноте, но не стал ждать утра, открыл огонь по ливонскому лагерю, ярко освещенному кострами. Немцы всполошились, побежали, под ними обрушился мост через реку, и грубая ошибка действительно обернулась победой.
А ядро армии Мстиславского наступало на Феллин (Вильянди), один из крупнейших ливонских городов. Под Эрмесом орден собрал главные силы — оставшихся рыцарей, их вооруженных слуг. И это была последняя битва ливонских крестоносцев. Тех знаменитых, наводивших ужас крестоносцев, которые когда-то пытались покорить русские земли, которых побеждал св. Александр Невский в тяжелом Ледовом побоище. Но сейчас против ордена оказалось достаточно одного лишь передового полка князя Барбашина. 2 августа наша конница наткнулась на врага и с налета разметала его. В плен попали ландмаршал фон Белль, 11 комтуров, 120 рыцарей. Царские войска обложили Феллин. Основной вклад в победу опять внесла артиллерия Морозова. Она раздолбила стены, начались пожары, и город капитулировал. Русским досталась огромная казна, 450 пушек, сдался и бывший магистр Фюрстенберг.
Немецких наемников, оборонявших Феллин, воеводы отпустили восвояси. Но на тех, кто уцелел в боях, отыгрался Кеттлер. Он драконовскими мерами пытался подтянуть дисциплину и воинский дух у своих подчиненных. Защитника Мариенбурга командора Зибурга, невзирая на то, что он стойко оборонял город до последней крайности, предали даже не обычной казни, а замучили медленными пытками. А всех наемников, пришедших из Феллина в Ригу, магистр повесил как «изменников».
Но в те самые дни, когда в Ливонии наши воины торжествовали, когда писались победные донесения, разыгралась трагедия в Москве. Исполнилось мрачное «пророчество» Сильвестра — насчет Анастасии… О ее гибели в исторических работах тоже встречаются неточности. Пишут, что она так и не оправилась с осени, однако для этого нет никаких оснований. Ни одна летопись, ни один иностранный источник на продолжительную болезнь даже не намекают. Наоборот, есть упоминания о цветущем «здравии» царицы. Видимо, молодой и сильный организм преодолел недуг. А сообщения о новой болезни относятся только к лету.
В июле в Москве случился большой пожар. Царь отправил жену в Коломенское, а сам возглавил тушение. Мобилизовал бояр, чиновников, военных, поднял горожан. И отмечалось, что пожар «стоил битвы». В то время деревянные дома, уже охваченные пламенем, не гасили, это было бесполезно. Огонь останавливали, ломая постройки на его пути. Иван Васильевич находился в самом пекле в прямом смысле слова. Он лично руководил работами, его жизнь несколько раз была в серьезной опасности. Командуя пожарными бригадами, он «заезжал против ветра», а потоки пламени прорывались, кострами вспыхивали здания вокруг борющихся с огнем. На них несло тучи едкого, удушающего дыма. Когда казалось, что с бедствием справились, пожар возобновлялся… И все-таки Москву сумели отстоять.
Но как раз в связи с этими событиями современники упоминают, что Анастасии стало плохо. Ее опять старались выходить, привлекли лучших лекарей, всюду служили молебны о здравии, муж проводил бессонные ночи в молитвах у ее постели. И все же помочь не удалось. 7 августа царица умерла. Лишь в скупых строчках летописей мы можем увидеть, какое страшное горе, какое потрясение навалилось на Ивана Васильевича. На похоронах он не мог сам идти, «царя и великого князя от великого стенания и жалости сердца едва под руки ведяху». Много ли было в его тридцатилетней жизни тепла, ласки, уюта, искренней и верной любви? Сейчас все это рухнуло… Впрочем, рыдал и весь народ. Люди запрудили улицы, мешая траурной процессии, старались прикоснуться к гробу, называя покойную «матерью». Правительство пыталось, по обычаю, раздавать милостыню — нищие ее не брали. Говорили, что в такой день не хотят никакой радости…
Точный «диагноз» Анастасии был поставлен уже в XX в. при химическом исследовании останков. Содержание мышьяка в 10 раз, содержание ртути в костях в 4 раза, а в волосах в 100 раз выше максимально допустимого уровня. Ее травили не один раз, несколькими способами. Судя по всему, этим объяснялась и осенняя «болезнь». Тогда не сумели извести, а летом все же добили. В XVI в. химических анализов не делали, но признаки отравления знали, и обстоятельства смерти заставили заподозрить неладное. Началось расследование по поводу «чародейства» (в это понятие входило и отравительство).
Исполнителей нашли. Были арестованы уроженица Польши, некая Мария по прозвищу Магдалина, и пять ее сыновей. Кстати, прозвище для русских должно было звучать кощунственно. Св. равноапостольная Мария Магдалина, близкая ученица Христа, глубоко почитается православными. Это католическая традиция связала ее с блудницей, которую хотели побить камнями, — особенно популярной такая интерпретеция стала в эпоху Возрождения, когда понадобились эротические сюжеты картин, и художники ринулись живописать «кающихся Магдалин». Очевидно, прозвище полячки намекало на ее образ жизни. Но что самое примечательное, подобная сомнительная особа оказалась близка к Адашеву! Тут уж нити потянулись к нему и к Сильвестру. Вспомнили об их вражде к Анастасии, их высказывания о ней. Был составлен суд Боярской думы, царь включил в него и представителей духовенства.