Глава 17. И снова Ливония

Избрание Батория на польский престол в 1576 г. означало для России войну. Не только с Польшей, а с большой долей вероятности еще и с Турцией и ее вассалами. И Россия исподволь готовилась к такому развитию событий. Как стало известно Девлет-Гирею, зимой 1575/76 г. к гетману Ружинскому «и всем днепровским казакам» приезжал посланец царя. Иван Грозный обещал прислать боеприпасы, приказывал ударить на Козлов (Евпаторию), и казаки обязались «государю крепко служити». По этому поводу хан собрал совещание. Предположил, что казаки сперва станут брать Аккерман и Очаков, а татары будут в безопасности «за спиной» турок. На что мурзы возразили: «Если придет много людей на лодках, города их не остановят… Когда и на кораблях к ним приходят турецкие стрелки, они их побивают и города берут».

И все же, несмотря на тревожные донесения, приход к власти Батория воодушевил татар. Весной Девлет-Гирей вывел в поле 50 тыс. воинов, намереваясь двинуться на Русь — впервые после разгрома у Молодей. Но русская разведка не дремала, сигналы опасности быстро пошли в Москву. Чтобы прикрыть границы и строительство засечных черт, Иван Васильевич развернул на Оке полки, сам выехал в Калугу. Наступательных действий не планировалось, но отразить врага были готовы. Царь использовал поход и для учений, проверки боеготовности. Он и царевич Иван «ездили по берегу и смотрели бояр и воевод, и дворян во всех полках».

Для практических действий войска не потребовались. Хан узнал, что его ожидают крупные силы, а кроме того, получил подтверждения, что в низовьях Днепра и на Дону собираются казаки, намереваясь ударить по его тылам. От Молочных Вод татары повернули назад. Казакам тоже стало известно, что орда оттянулась за Перекоп, и они скорректировали планы. Трехтысячное войско Ружинского вместе с пришедшими к нему донскими казаками осадило главную турецкую крепость на Днепре, Ислам-Кермен. Подвели мину, взорвали башню и взяли город. Но Ружинский неосторожно стоял «на плохом месте» и при взрыве погиб. А Девлет-Гирей прислал подмогу, татары ударили на казаков, грабивших Ислам-Кермен, многих перебили, другие отступили.

Однако потери вовсе не деморализовали казаков. Наоборот, они жаждали расквитаться. И посыпались непрерывные нападения. За лето отряды днепровских и донских казаков по 3–4 раза налетали на окрестности Очакова, Аккермана, Бендер, угоняли скот, врывались в городские посады. А Баторий в это время и впрямь начал переговоры о союзе с Турцией и Крымом. Но от султана и хана на него хлынул целый поток жалоб. Требовали наказать виновных, оплатить убытки. Паны оправдывались, что набеги совершают «своевольные люди», «беглецы из разных стран» и за их действия король не отвечает. Уверяли, что предводителей походов, которых называли турки, «князей Мысько и Васыля», в Польше не знают и не ведают.

Но Баторий был хитрым политиком и воспользовался смертью Ружинского, чтобы расколоть казаков. С одной стороны, взять их под контроль, чтобы не ссорили его с султаном. С другой — вывести из-под влияния Москвы и получить отличных воинов в собственное распоряжение. В 1576 г. он издал универсал о принятии казаков на службу. Вводился реестр на 6 тыс. человек. Им даровались официальные «клейноды» (регалии) — знамя, бунчук, печать. Гетман и старшина утверждались королем. Реестровым платили жалованье, выделяли землю и разъясняли, что они вошли в воинское сословие, а значит, со временем их уравняют в правах со шляхтой. Но те, кто не попал в реестр, не признавались казаками и обращались в крестьян.

Не тут-то было. Нереестровые отказались повиноваться указу и составили Низовое Войско — впоследствии оно стало называться Запорожским. В исторической литературе иногда приводится «грамота Батория» от 1576 г., которой он и запорожцам даровал войсковые права, земли с городами и селами. Но это фальшивка, составленная уже в XVIII в. В 1570-х гг. даже термина «запорожцы» еще не существовало и Запорожье оставалось необитаемым. Баторий писал туркам, что «низовцы живут около московских границ за Днепром».

Это согласуется с преданиями запорожцев, что Сечь располагалась в Седневке, недалеко от Чернигова. Еще одну базу казаки создали в 1576 г. на притоке Днепра р. Самаре — на острове в «дубовой товще» построили крепость с церковью, госпиталем, подземными складами. Здесь была основана и первая на Украине общественная школа. Помогала, очевидно, Россия — низовцы сохраняли верность царю (и, кстати, донесение о разрушении Ислам-Кермена они послали в Москву). Позже, когда главная база переместилась в Запорожье, крепость на Самаре была переоборудована в казачий Пустынно-Николаевский монастырь, прославившийся чудотворной Самарской иконой Пресвятой Богородицы. И все же Баторию удалось добиться важного результата. Его реформа внесла разброд в казачество, нереестровые тоже стали делиться, появилось сразу несколько «низовых гетманов» — Шах, Подкова.

Ну а с Россией король однозначно собирался воевать. При своем вступлении на престол он торжественно пообещал отобрать все прежние литовские владения, присоединенные московскими государями. Хотя тут же направил посольство к царю, скромно и учтиво убеждал в своем миролюбии, клялся «до урочного времени» соблюдать дружбу Правда, при этом не титуловал Ивана Грозного царем, а в свой титул недвусмысленно добавил: «государь Ливонский». Поэтому послов приняли прохладно. Иван Васильевич выразил удивление: с какой стати Баторий называет его «братом»? Указал, что он ровня только для князей — Острожских, Вельских и пр. От переговоров государь не отказывался, но потребовал отступиться от претензий на Ливонию. Впрочем, в Москве хорошо знали о воинственных заявлениях Батория, о его переговорах с турками и крымцами.

Знали и причину его «учтивости». Власть короля оставалась очень непрочной. Его не признала Пруссия, против него выступил вольный город Гданьск. А многие паны считали законным монархом Максимилиана, ждали его вмешательства. При его дворе собралась группа польских и трансильванских магнатов, враждебных Баторию, настраивали императора взяться за оружие. А русское посольство Сугорского вело с ним переговоры о совместных действиях. Литовские вельможи обращались и к Ивану Грозному, призывали прислать войска. Но царь не хотел в одиночку ввязываться в польские проблемы, тоже ждал, когда Максимилиан начнет борьбу за украденную у него корону. Однако в империи дела обстояли не так просто.

Добиться, чтобы сейм санкционировал войну и выделил на нее деньги, было, по сути, нереально, Максимилиан это представлял. Можно было нацелить на Батория кого-то из немецких князей, но им за это надо было платить или предоставить какие-то иные выгоды. Императору скрытно противодействовала католическая церковь. Усиление Габсбургов никак не устраивало Рим. Баторий оказывался гораздо лучшей кандидатурой — не имея собственной опоры, он должен был зависеть от папы. Пожилому Максимилиану было тяжело преодолевать эти интриги. И ко всему прочему он разболелся. Рейхстаг по вопросу о польской короне он назначил только на май следующего года. Заверил Сугорского, что надеется договориться с князьями, обещал вскоре прислать к царю послов для подписания союзного договора.