На восточном фланге большевикам удалось добиться успехов. Их 9-я и 10-я армии, форсировав по льду Дон и Сал, стали теснить 1-й и 2-й Донские корпуса, слабую Кавказскую армию. Но на направлении главного удара их ждало жестокое поражение. 1-я Конармия, наступая от Ростова, перешла Дон, взяла станицу Ольгинскую и атаковала Батайск. Ее штурм добровольцы отбили, а 19.01 конница ген. Топоркова, сведенная из остатков 3-го корпуса Шкуро и кавбригады Барбовича, перешла в контратаку и разбила буденновцев. Сюда же подтянулся 4-й Донской корпус, который после смерти Мамонтова принял ген. Павлов, и части 3-го Донского корпуса. Совместными атаками Конармию отбросили за Дон, нанеся ей большие потери. 8-я красная армия, наступавшая западнее, тоже была отражена по всему фронту от Азова до Батайска. Корниловцы, дроздовцы и юнкерские школы гнали и преследовали большевиков к переправам и даже переходили Дон.
Небольшая передышка и эти победы значительно улучшили состояние белогвардейцев. Добровольческий корпус пополнялся людьми и материальной частью, потерянной при отступлении. Донцы выходили из шока крушения своего фронта. Их армия выросла и численно: подтянулись отставшие, вернулись в строй дезертиры из занятых красными станиц, не желающие по опыту прошлого года испытывать на себе прелести советской власти. Но крайне неблагополучно дела обстояли у кубанцев. Несмотря на то что фронт вплотную подошел к их родным краям, из 54 тыс. штыков и сабель, оставшихся у Деникина, кубанцев в строю было всего 7 тыс. Остальное казачество дезертировало и сидело по станицам либо пребывало в «формирующихся» частях, причем процесс «формирования» приобретал бесконечный характер. А полки, еще остающиеся на фронте, находились на грани развала.
И опять разложение кубанцев полным ходом шло «сверху». Избранный в ноябре атаман Успенский пробыл на своем посту всего месяц. Часто посещая лазареты, он заразился там тифом и вскоре умер. Тотчас же активизировались левые и самостийники. Играя на деникинских поражениях, ослабивших угрозу нового применения силы, они полностью захватили руководство Кубанской Радой. Она отменила ноябрьские поправки к конституции, дающие атаману право ее роспуска, право «вето». Новым атаманом избрали ген. Букретова — даже не казака, а крещеного еврея. Избрали лишь по принципу враждебности к Деникину (Букретов служил по продовольственной части и был под следствием за злоупотребления). Руководящие посты в Раде и правительстве заняли самостийники и демагоги, снова взявшие курс на раскол — носящий уже даже не идейный, а самодовлеющий характер. Любые действия предпринимались не из целесообразности, а лишь "в пику" главному командованию.
Например, правительственный официоз "Кубанская воля" счел возможным публиковать резолюции эсеров, рассуждавших о возможности переворота, а также меньшевиков, призывавших к соглашению с коммунистами. Когда же по требованиям возмущенного Деникина Букретов был вынужден закрыть газету за подобные публикации, то министр внутренних дел Кубани Белашев лично завез в редакцию распоряжение о закрытии "Кубанской воли" и одновременно… разрешение на издательство газеты «Воля». Попытка Врангеля сформировать на Кубани новую конную армию была парализована в самом начале — местные политики и администраторы не желали идти с ним на контакты, припоминая ему недавний разгром Рады.
18 января в Екатеринодаре собрался Верховный Казачий Круг — 50 депутатов от войсковых кругов Дона, Терека и Кубанской Рады. Верховный Круг объявил себя "верховной властью по делам, общим для Дона, Кубани и Терека" и приступил к созданию "независимого союзного государства" в целях "организации решительной борьбы против большевиков и очищения от них" казачьих территорий, "установления внутреннего спокойствия и обеспечения свободы и права". Никакого положительного результата эта инициатива казачьих парламентов не дала. Новое образование изначально оказалось мертворожденным — делегаты сразу же переругались между собой. Терцы и большая часть донцов стояли за продолжение борьбы единым белым фронтом. Крайне левые кубанцы и донцы все отчетливее склонялись к «замирению» с красными. С трибун они таких мыслей еще не высказывали, но на фракционных сходках обсуждали, порождая нездоровые слухи. Наконец, большинство кубанцев и некоторая часть донцов выступили за разрыв с «реакционером» Деникиным, выдвигая совершенно фантастические проекты — о союзе с Петлюрой, с Грузией, с Азербайджаном, о переориентации с добровольцев на банды «зеленых». Доходило до того, что серьезно обсуждалось предложение некого князя Магалова, неизвестно откуда вынырнувшего, выделить ему ассигнования, на которые он обещал выставить 20-тысячный корпус грузинских добровольцев.
В потоках говорильни терялось всякое чувствб реальности. Вновь выдвигались требования ограничить борьбу "защитой родных краев". Поднимались даже вопросы "исправления границ" казачьих областей за счет включения в них части Воронежской губернии, Царицына, Ставропольской и Черноморской губерний. Говорилось, что стоит только главнокомандующему поклониться этими землями казачеству, и все будет хорошо. Букретов повел переговоры с английскими и французскими дипломатическими представителями о конструировании южнорусской «демократической» власти, и председатель Рады Тимошенко тут же поспешил с трибуны объявить, что казаков поддержат англичане и обеспечат их всем необходимым. Ген. Хольман немедленно опубликовал в газетах опровержение, заявив, что "ни один мундир и ни один патрон не будет выдан никому без разрешения главнокомандующего".
Властью Верховный Круг не обладал ни малейшей, совершенно оторвавшись и от жизни фронта, и от жизни тыловых станиц. Пустое словоблудие, межпартийная и личная грызня, составлявшие его атмосферу, никакого энтузиазма в казачьих массах поднять не могли. Но, как писал Деникин,
"Верховный Круг имел достаточно еще сил и влияния, чтобы склонить чашу весов колеблющегося настроения уставшего, запутавшегося казачества и к разрыву с Добровольческой армией и… к миру с большевиками. И с Кругом нужно было считаться".
Когда самонадеянных лидеров Круга особенно занесло и они даже заявляли, что, "если Круг предложит ген. Деникину уйти, он уйдет", главнокомандующий ответил, что не намерен подчиниться подобным решениям Круга и пригрозил увести добровольцев на другой фронт. Этого местные политики боялись и поубавили наглости. Но в вопросах, где уступки были возможны, Деникин шел на них. Так, он пошел навстречу требованиям кубанцев иметь «свою» армию, которая, как до сих пор Донская, находилась бы в оперативном подчинении главнокомандующему. Фактически дело свелось лишь к смене «вывесок» — Кавказскую армию переименовали в Кубанскую. Вместо Покровского, непосредственно производившего подавление Рады, во главе ее был поставлен популярный на Кубани Шкуро.
Кроме того, Деникин вел с представителями Круга долгие и нудные переговоры о создании общей государственной власти. После эвакуации Ростова Особое Совещание было распущено и создано новое правительство — из тех же лиц, но более компактное, занимавшееся в основном текущими делами. Да и «русская» территория, подконтрольная ему, осталась небольшая — Черноморская губерния, часть Ставрополья и Крым. Теперь речь шла о реорганизации единой власти с участием казачьих образований. В итоге совещаний с лидерами Круга, атаманами, многих споров в феврале было наконец-то заключено соглашение, по которому "первым главой южнорусской власти" признавался генерал-лейтенант Деникин, предусматривалось создание правительства, законодательной палаты, разработка выборного закона, закона о преемственности власти т. п. Появились также положения о законодательной комиссии, разграничении общегосударственной и местной власти. Верховный Круг передал их на рассмотрение в свою комиссию, и до падения Кубани они там и обсуждались. Кабинет министров поручили сформировать Н. М. Мельникову — председателю Донского правительства. Круг должен был отказаться от претензий на законодательные функции. Донская и кубанская оппозиции заявляли: