И марта Григорьев внезапно атаковал Херсон. Командование союзников легкомысленно держало здесь довольно маленький гарнизон — батальон греков и роту французов при 2 орудиях. Одна греческая рота была выдвинута на станцию в 2 км от города. На нее и навалились после сильного артиллерийского обстрела. Греки начали отступать. Увидев успехи красных, забурлило местное население. Вооруженные отряды рабочих подняли большевики, выступили бандиты и портовая рвань, кинувшиеся грабить. Из тюрьмы выпустили заключенных — и политических, и уголовников, причем при активном участии разложившихся французских матросов. На кораблях стали прибывать подкрепления, но солдаты 176-го французского полка сначала не хотели высаживаться, а потом отказались идти в бой. Стало ясно, что в создавшейся ситуации города не удержать. Войскам было приказано отходить к кораблям для посадки. Красные, видя это, засыпали снарядами всю пристань, и союзникам пришлось грузиться под огнем. Херсон был оставлен, французы и греки потеряли 400 чел., в том числе 14 офицеров.
Ошалевшее от поражения и от потерь французское командование по совершенно непонятной причине приказало тут же эвакуировать и Николаев. Все войска оттуда вывезли в Одессу, бросив без боя и город, и всю 150-километровую территорию между Днепром и Тилигульским лиманом с сильной крепостью Очаков и двумя крупными военными складами. Обнаглевшему атаману с налета, за здорово живешь достались два больших, богатых города с роскошным гарниром! У французов родилась идея по опыту Салоникского укрепрайона: создать в Одессе "укрепленный лагерь". Приступили к разметкам местности, подготовке инженерных работ.
Тем временем последовало новое поражение. У станции Березовка была сосредоточена довольно сильная группировка союзников — 2 тыс. чел., 6 орудий, имелись даже 5 танков — новейшее по тем временам оружие. Красные обстреляли их из двух пушек и повели наступление жидкой цепью. В это время в тылу, в поселке Березовка, произошла какая-то беспорядочная стрельба. Началась паника, и войска побежали, бросив не только танки, артиллерию и эшелоны с припасами, но даже шинели. И отступали 80 километров до самой Одессы. В довершение позора к Березовке подошла горстка белогвардейцев из бригады Тимановского, всего 2 эскадрона Сводного кавалерийского полка, и своей атакой прогнали красных, обративших в бегство войска союзников. Долго удерживать станцию и прилегающую территорию малочисленный отряд был не в состоянии, вывести танки — тоже, поэтому их просто привели в негодность. Один из этих испорченных танков победитель Григорьев послал в Москву в подарок Ленину.
Но французское командование, несмотря на то, что все его действия приводили к грубым просчетам и красные опасно приблизились к Одессе, упрямо продолжало мудрить в "русской политике". Продолжались интриги и нелепые политические махинации. В результате этих интриг консул Энно, женатый на одесской еврейке и неплохо разбирающийся в русских делах, был отозван. Курс политики французов стал целиком определяться окружением ген. д'Ансельма. Душой этого курса стал начальник штаба полковник Фрейденберг, которого потом назвали "злым гением Одессы". На кого он «работал» — непонятно, на петлюровцев, большевиков или на одесскую мафию. Во всяком случае, сразу после эвакуации он вышел в отставку и открыл в Константинополе собственный банк. Сначала Фрейденберг проводил в жизнь "украинскую линию", вопреки добровольческой «великодержавности». Как раз по его инициативе от лица д'Ансельма шли запреты на проведение белогвардейцами мобилизации, на распространение деникинской администрации за пределы Одессы.
После Херсона, Николаева, Березовки "украинская политика" явно лопнула. Петлюровские отряды, окружавшие зону оккупации, рассеялись как дым. Случайный сброд перешел к Григорьеву. А небольшая часть, для кого большевики были идейными врагами, отступила к своим вчерашним противникам, белогвардейцам, и попросилась сражаться в подчинении деникинцев. Но даже после этого д'Ансельм и Фрейденберг стали проводить не «русскую», а «французскую» политику. Вместо укрепления контактов с белогвардейцами решили окончательно обособиться от них, перейти от союзнической линии к оккупационной.
17.03 д'Ансельм объявил в Одессе осадное положение, приняв всю полноту власти, и в связи с этим упразднил деникинскую администрацию, назначив своим помощником по гражданской части некоего г-на Андро, темную личность, подручного того же Фрейденберга. А при Андро вдруг началось формирование еще более непонятного "коалиционного правительственного кабинета"! Возмущенный Деникин телеграфировал, что совершенно не допускает установления властей, кроме назначенных им, и "какого бы то ни было участия в управлении краем Андро, как лица, не заслуживающего доверия". Ген. Санникову предписывалось "ни в какие сношения с Андро не вступать, никаких распоряжений его не выполнять", сохраняя полную гражданскую власть. Да «правительство» Андро и без того повисло в воздухе — и правые, и левые партии отказались в нем участвовать.
Но если д'Ансельм и Фрейденберг все же осторожничали с добровольцами, то приехавший в Одессу Главнокомандующий союзными силами в Восточной Европе Франше д'Эспре открыто и демонстративно выразил полное нежелание считаться с русскими союзниками. Он предписал командующему белыми войсками Юго-Западного края Санникову и губернатору Гришину-Алмазову выехать в Екатеринодар, а новым губернатором Одессы назначил ген. Шварца, хорошо проявившего себя в мировую войну, но человека инертного, ничего общего не имевшего с Добровольческой армией, к тому же запятнавшего себя службой у большевиков. Этот губернатор и вовсе себя не проявил — французы с ним не считались, как со своей пешкой, белогвардейцы ему не доверяли. Деникин приказал старшим в Одессе белым начальникам генералам Мельгунову и Тимановскому "оставаться на месте, занимая выжидательное положение и донося обстановку сюда. В оперативном отношении подчиняться французскому командованию, оберегая добровольческие части". А протесты и вопросы, направленные ген. Франше д'Эспре, опять остались без ответа.
Все эти интриги шли уже в преддверии катастрофы. В Одессе находились 2 французские, 2 греческие и 1 румынская дивизии — 35 тыс. кадровых солдат, множество артиллерии, флот. Этого хватило бы не только против Григорьева, но и для взятия Киева. Но основная масса войск продолжала торчать в городе. А те, что находились на фронте, от боев уклонялись. Французские солдаты разложились окончательно. Гораздо лучше были греческие войска, они вообще отнеслись к русской беде серьезно. Греки считали своим долгом помочь братьям-единоверцам, помогавшим им в годы османского ига. Сами глубоко верующие, они даже привезли с собой для увещевания народа 50 православных священников, в том числе 3 епископов и 4 архимандритов. Но у греков не было даже своих средств связи и снабжения, они находились в подчинении французов.
Фактически фронт удерживала только бригада Тимановского. Даже в одиночку она могла еще оборонять Одессу от Григорьева! У Тимановского было 3,5 тыс. штыков, 1,5 тыс. сабель, 26 орудий, 6 броневиков. Но вмешалась политика. Поражения и потери в России будоражили французскую общественность, стали оружием социалистических партий. Парламент отказал в кредитах на восточные операции. Д'Ансельму надо было как-то оправдываться — не мог же он сослаться на разложение собственных войск. И он слал одно за другим донесения в Париж о прекрасном состоянии большевистских войск, их подавляющем численном превосходстве и т. п. А также о собственных непомерных трудностях, «катастрофическом» продовольственном положении. Эти донесения стали последней каплей, решившей судьбы "русской политики". Верховный Совет держав-победительниц в Париже принял решение (против были только англичане) о выводе союзных войск из России и о невмешательстве военной силой в русские дела… Столпы мировой политики глубокомысленно заключили, что "Россия должна сама изжить свой большевизм", французское правительство усугубило это решение, отдав приказ о выводе войск в трехдневный срок. А ген. д'Ансельм, проявляя непонятное рвение (и опять же с подачи Фрейденберга), приказал закончить эвакуацию в 48 часов!