Тут, кстати, напрашивается любопытная параллель между Морганом и… Разиным. Оба они были одного поля ягодой. Оба отличались крайней жестокостью. И действовали оба пирата в одни и те же годы, одними и теми же методами, примерно с одинаковым по численности бандами. Когда Разин разорял персидские города, Морган разорял испанские. Оба награбили огромные сокровища. Была даже аналогия «персидской княжны». Моргану тоже запала на душу жена купца «редкой красоты». Но гордая испанка отвергла его притязания. Он отнял у нее одежду и держал в подвале голой, мучил, морил голодом и жаждой. Даже когда за нее прислали выкуп, не хотел отпускать. Но возмутились его подчиненные. Нет, не «нас на бабу променял», а из более практических соображений. Выкуп за испанку был частью добычи, а единолично присваивать добычу было «незаконно». В результате испанке повезло больше, чем персиянке.
Да и вообще сходство между Морганом и Разиным на этом кончилось. Дальше сказалась разница «национальных характеров». Стенька прокутил всю добычу и рванул «с боярами повидаться». Морган поступил иначе. По возвращении в Чагре он, не довольствуясь обычной пиратской клятвой, что никто не утаил от дележки ни шиллинга, устроил еще и обыск всех соратников. Но вместо дележки тайно погрузил добычу на 3 самых быстроходных корабля, с группой ближайших дружков ночью отчалил и был таков. Причем увез и оставшиеся запасы продовольствия. А 1,5 тыс. флибустьеров, которых он облапошил, из-за отсутствия продуктов не могли ни гнаться за ним, ни доплыть до Ямайки. Им пришлось охотиться, ловить рыбу, скитаться по прибрежным деревням, многие погибли от болезней и стрел индейцев.
Но пока Морган путешествовал, в Европе Англия успела вступить в союз с Голландией и Испанией — против Франции. Был заключен и договор о разделе владений в Вест-Индии, по которому испанцы отказались от притязаний на Ямайку, а за это требовали пресечь пиратство. И жаловались на Моргана. Король отправил Модифорду приказ арестовать «адмирала» и препроводить в Лондон. Словом, губернатор оказался в щекотливом положении — ведь Морган разбойничал по его грамоте. Поэтому Модифорд счел за лучшее предупредить пирата. Надеялся, что тот удерет. Ничуть не бывало! Морган неожиданно согласился ехать. Ему подобный оборот был весьма кстати — уж конечно, флибустьеры не простили бы ему случившегося. Он быстро реализовал награбленное. В пути, на корабле «Уэлком», вел себя не как арестант, а как хозяин. А в Англии отстегнул кому нужно, и о нем заговорили как о герое. Король захотел лично с ним познакомиться. И в итоге Модифорд слетел со своего поста, губернатором Ямайки назначили лорда Вогана. А Морган… получил дворянство, пост вице-губернатора и командующего вооруженными силами в Вест-Индии. Ему поручили борьбу с пиратством, и он издал приказ, обещая амнистию раскаявшимся и кару непокорным. Приказ флибустьеры проигнорировали. И тогда Морган обрушился на бывших товарищей, отлавливая и вешая. Он-то и стал человеком, который разгромил и практически искоренил карибское флибустьерство.
В Европе лидировала Франция, но уже начало исподволь, незаметно усиливаться государство, которому в далеком будущем предстояло громить и топтать французов. Пруссия. Точнее, в XVII в. эту страну еще именовали Бранденбургом. Оторвав от Польши Пруссию, Фридрих Вильгельм стал, по германским меркам, крупным властителем. Но только в территориальном смысле. Его земли были самыми неплодородными, не имели никаких природных богатств, и княжество называли «песочницей» Германской империи. Пруссия после польско-шведской войны досталась разоренной. Да и столица Бранденбурга, Берлин, выглядел бледненько. Это был рядовой немецкий городок с населением 15 тыс. — меньше Устюга или Тобольска. Но чистенький, аккуратный, не в пример чище Парижа или Лондона. А Фридриха Вильгельма не зря называли не просто курфюрстом, а великим курфюрстом.
Он создал весьма действенную централизованную систему управления государством. Подобрал дисциплинированный чиновничий аппарат. Он настойчиво собирал земли. И подданных тоже. Проявлял полнейшую национальную и религиозную терпимость, по-прежнему привлекая переселенцев. Бежали от Кромвеля шотландцы, ирландцы, роялисты — он принимал. Бежали после реставрации сектанты и республиканцы — принимал. Бежали польские протестанты, подвергшиеся гонениям за поддержку шведов, или польские католики из районов, отошедших к Швеции, — принимал (отсюда, кстати, среди прусского дворянства множество «славянских» фамилий). Ну а в качестве специализации своего бедного государства Фридрих Вильгельм выбрал военное дело. Сформировал 30-тысячную хорошо обученную армию и стал предоставлять ее тем, кто готов заплатить. Но армию не кондотьерскую, из временного сброда, а на постоянной основе. Так сказать, солидное государственное предприятие, не только самоокупаемое, но и приносящее выручку казне, в отличие от Швеции, где, как уже отмечалось, тратилась казна, а обогащались офицеры-дворяне. После войн с Польшей, Россией, Данией и Бранденбургом ее финансы оставались расстроенными, государственный долг достиг 70 млн. риксдалеров. Чтобы пополнить казну, опять повышались налоги. Многие крестьяне разорялись, 22 % прежних собственников превратились в безземельных батраков. Положение самого канцлера Эрика Оксеншерны пошатывалось, многие были недовольны его правлением. В том числе подрастающий Карл XI. Видать, представители рода Оксеншерна не отличались педагогическими талантами. И короля, как и его тетушку Христину, опека и поучения канцлера настроили против него. Желая упрочить государство (и свою власть), регент решил сделать своей опорой дворянство и в 1671 г. провел закон в пользу землевладельцев. Отныне крепостными крестьянами признавались не только дети крепостных, но и вольные, осевшие на землях помещика. Причем внедрялись порядки, ранее действовавшие только в Прибалтике, — крепостные объявлялись уже полной собственностью землевладельца, он мог их продавать, дарить, отдать за долги кредиторам. (Именно эта форма крепостного права пришла потом в Россию при Анне Иоанновне).
Непростой была и ситуация в Англии, тут вновь пошел разброд. По старой схеме — между королем и парламентом. Поводом послужили позорные неудачи британского флота в войне с Голландией и, по сути, безрезультатное ее завершение. И толстосумы-парламентарии обвиняли, конечно же, не себя — за то, что оставили флот без средств, а с какой-то стати ополчились на королевского советника графа Кларедона. Сделали его «козлом отпущения» за собственные грехи и раздули такую кампанию, что запахло повторением истории Карла I и его фаворита Стаффорда. И Кларедон, чтобы избежать участи Стаффорда, предпочел бежать во Францию. Ну а Карл II, аналогично Карлу I, из-за нехватки денег вынужден был изыскивать их окольными методами. Продажей монополий, привилегий, взятками, что сказалось на активизации колониальной политики.
Лондонские купцы создали компанию Гудзонова залива, получив от короля те же «суверенные» права, что Ост-Индская компания — право войны и мира, суда и казни, сбора налогов, содержания своих армии и флота. Пожелав вознаградить 8 верных ему лордов и не имея для этого средств, король пожаловал им в качестве «частной» колонии Северную и Южную Каролину. Здесь был основан г. Чарльстон, новые хозяева принялись устраивать крупные плантации, завозить рабов. Для чего была создана Королевская Африканская компания, получившая от Карла монополию на работорговлю и построившая факторию на Золотом Берегу. Правда, земли под плантации в Америке порой хапали и без короля. Например, губернатор Вирджинии Спотсвуд сам себе «подарил» 24 300 га. И в результате подобных мер «дворянские» колонии по своему развитию и благосостоянию быстро переплюнули северные сектантские общины. Так, кстати, обозначилась разница между «демократическим» Севером и плантаторским Югом.