Собственно, необъявленная война уже началась. Отряд, везший грамоту, попал на переправе через Северский Донец в засаду турок. Засецкий с несколькими казаками сумел прорваться и доставить указ на Дон. Казаки, заслушав волю царя и обсудив ее на кругу, подчинились. И немедленно начали эвакуацию Азова. Вынесли иконы из храмов, вывозили имущество и запасы. А уцелевшие участки стен и башен подкапывали и рушили. Сделано это было вовремя. В июне показался флот из 33 галер и множества других судов, который вез армию Мухаммеда-паши. При приближении турок последний отряд казаков, дежуривший в Азове, взорвал остатки крепостных строений, поджег свои дома и ушел вслед за товарищами.
Великий визирь нашел на месте города лишь развороченную груду развалин. И двигаться дальше, вглубь донских земель, не рискнул. Без надежного обеспечения, без тыловых баз — каковой мог стать только Азов, удаляться от моря было опасно. Поэтому Мухаммед-паша предпочел остаться “победителем”. Отрапортовал об овладении крепостью, оставил сильный гарнизон и команды рабочих для ее восстановления и вернулся в Стамбул.
Казалось бы, самое крупное самостоятельное предприятие казаков завершилась впустую… На самом деле — нет. Именно благодаря героическому “Азовскому сидению” Россия смогла практически беспрепятственно закрепить за собой и освоить богатейшую черноземную полосу — нынешние Курскую, Белгородскую, Орловскую, Воронежскую, Липецкую, Тамбовскую области. Ну а отражением этой эпопеи стал великолепный памятник литературы XVII в. — “Повесть об Азовском осадном сидении донских казаков”, созданная есаулом Федором Ивановичем Порошиным. Не только историческое, но и чудесное поэтическое произведение, напоминающее древние былины.
“Повесть” и не скрывает своей связи с былинными традициями, казаки в ней сражаются, будто “впрямь на Руси богатыри Святорусские”. И стоят эти богатыри не только за Дон, но и за всю Россию, воспевают ее и гордятся, что “государство Московское велико и пространно, сияет светло посреди паче всех иных государств и орды бусурманской аки в небе солнце”. А разве может оставить читателя равнодушным, например, эпизод, где казаки, идя в отчаянный, неравный бой, прощаются: “Не бывать уж нам на Святой Руси: смерть наша грешная в пустынях за наши иконы чудотворные, за веру христианскую, за имя государево”. И обращаются напоследок к родной природе: “Простите нас, леса темные и дубравы зеленые, простите нас, моря синие и реки быстрые…” А завершается “Повесть” словами: “Была казакам слава вечная, а туркам укоризна вечная”.
Ход Тридцатилетней войны колебался то в одну, то в другую сторону. На гребне побед Ришелье уже замыслил перенести боевые действия в Испанию. Французы на Пиренеях захватили Русильон, вторглись в Каталонию, но мародерством и насилиями восстановили против себя местных жителей, которые стали оказывать сопротивление. Чума, начавшаяся в Бургундии, покатилась теперь по югу и западу Франции. Командование испанской армии в Нидерландах принял принц Савойский — он выгнал из Фландрии армию Шатильона и нанес поражение голландцам, прорвавшись к самому Амстердаму. Французов разбили и в Италии. В одном сражении погиб их командующий Креки, а бой при Верчелли проиграл сменивший его Ла Валетт. После чего его пришлось отзывать из Италии и перебросить на помощь Конде, застрявшему с осадой Фуэнтараби. Но и вместе не справились. Хотя все крепостные сооружения разрушили осадной артиллерией, штурмовать даже не пытались. Как потом выяснилось, Конде и Ла Валетт сами платили своим солдатам, а потому считали нужным беречь “собственные” полки. А потом подтянулись испанцы и наголову их разгромили. Конде, как принц крови выкрутился, Ла Валетт был заочно приговорен к смерти и сбежал в Англию.
То бишь снова одолевали Габсбурги. Но ситуацию резко изменил Бернгардт Саксен-Веймарский — ему в конце 1638 г. сдалась крепость Брейзах на Рейне. Потеряв ее, испанцы отступили к морю. И Оливарес стал формировать в Корунне большую эскадру для переброски во Фландрию. Однако на море господствовали голландцы. И, несмотря на попытки испанцев уклониться от боя и проскользнуть мимо, молодой адмирал Тромп перехватил армаду и уничтожил. Испания лишилась большей части флота, ее связь с Фландрией была прервана. В наступление опять перешли французы, захватили Эсден, вторично перешли Пиренеи…
Хотя казна Людовика совершенно опустела. Подпитывали ее сверхусилиями. С богатыми финансистами кое-как заключили несколько договоров о займах с сомнительными шансами на отдачу. Но они были настолько повязаны с правительством, что деваться им было некуда. Хочешь, чтобы ударжались твои покровители — плати. Снова росли налоги. А в 1639 г. эпидемия чумы достигла Нормандии, и без того разоренной. Когда здесь начали взимать подати, выяснилось, что из 162 приходов 82 вообще не в состоянии платить. Принялись выколачивать деньги силой. И тогда началось, по словам Ришелье, “движение такого размаха, что оно привело в беспорядок все королевство и затруднило ведение военных действий за границей”. Крестьяне восстали, создали “армию страдальцев” под руководством Жана Босоногого, жгли замки, расправлялись с чиновниками. В отличие от восстания кроканов, усмиренного относительно мягкими мерами, в Нормандии было решено применить образцовое устрашение. Кардинал писал: “Жестокость к тем, кто презирает закон и устои государства, есть общественное благо. Нет худшего преступления против общественных интересов, чем проявление жалости к преступникам”. “В том, что касается государственных преступлений, следует закрыть дверь перед состраданием и не обращать внимания на жалобы заинтересованных сторон и речи неграмотного народа, который иногда осуждает самые полезные и необходимые меры”.
Были направлены три карательных корпуса под командованием канцлера Сегье. Армию “босоногих” разгромили у Авранша. Мятежников ловили и судили, а приговоры определялись предписаниями из Парижа — столько-то казнить, остальных на галеры. Тысячи были повешены и колесованы. Войскам, специально подобранным из иностранных наемников, было велено вести себя, как в неприятельской стране. И они грабили, резали, насильничали. А казну пополняли не налогами, а контрибуциями, как с врагов. В Руане конфисковали городскую казну, с Кана содрали 160 тыс. ливров, с мелких городков по 20–30 тыс. Финансовые дела Франции были совсем плохи, доходы за 2 года составили 12 млн. при расходах 200 млн. Антиналоговые восстания вспыхнули в Гаскони и Руэрге. В общем, выдохлись уже обе стороны. И испанцы подъезжали с очередными предложениями о мире. Но Ришелье заупрямился и отверг их. Он рассчитывал на шведов. В Германии умер император Фердинанд II, на трон был избран его сын, Фердинанд III. С которым Оксеншерна тоже пытался вести переговоры о сепаратном мире с сохранением за шведами Померании… Новый император отказал. И только после этого канцлер снова переориентировался на Францию, заключив с ней Гамбургский договор.
1640 г. стал в войне переломным. Шведы возобновили активные действия, вышли к Рейну, одерживая победы. А Испания испытывала те же внутренние трудности, что Франция. Хотя и не обирала своих подданных до такой степени, но ведь и воевала не 5 лет, а уже 19. Росло недовольство, и в стране пошел раздрай. Сперва восстала Каталония. Здесь были сильны традиции местной автономии, ненависть к “кастильской династии”. Каталонцы убили испанского вице-короля и провозгласили независимость под французским протекторатом. А следом взбунтовалась Португалия. Декларировала суверенитет, объявив герцога Браганца королем Жоаном IV. Опять обратившись за помощью к англичанам, голландцам, французам.