При Федоре Иоанновиче и в первые годы царствования Годунова Россия достигла пика своего могущества. Закреплялось присоединенное Иваном Грозным Поволжье, там строились города Царево-Кокшайск, Санчурск, Саратов, Царицын. В состав государства вошла Западная Сибирь. Был сделан большой шаг в “Дикое Поле” — гораздо южнее прежних оборонительных сооружений здесь возвели новую систему крепостей: Чернигов, Путивль, Рыльск, Кромы, Белгород, Оскол, Воронеж, Валуйки, Елец, Курск, Орел, Ливны. Произошла церковная реформа. Воспользовавшись визитом Константинопольского патриарха Иоакима, приехавшего просить денег для строительства кафедрального храма взамен превращенной турками в мечеть Св. Софии, Годунов добился образования Московской патриархии — первым патриархом стал митрополит Иов. Вместо одной, в стране стало 4 митрополии: Новгородская, Казанская, Ростовская и Крутицкая, было также установлено 6 архиепископий и 8 епископий.
Россия имела первоклассное для той эпохи войско. Стоит помнить, что регулярных армий тогда еще не было ни в одной европейской стране. Воевали дворянские ополчения или полки, набираемые из наемников. Русское войско состояло из служилых людей “по отечеству” и “по прибору”. “По отечеству” служили те, кому это полагалось по происхождению — аристократы, дворяне, дети боярские. (Кстати, поясним, что дети боярские ни в каком родстве с боярами не состояли. Издревле дружинники князей и бояр назывались “отроками”. Потомки тех, кто входили во “двор” князей, стали дворянами. Ну а потомки “отроков”, составлявших дружины удельных бояр, были “детьми боярскими”, они соответствовали мелкопоместному дворянству других стран). Все служилые “по отечеству” получали хлебное и денежное жалование в зависимости от ранга, наделялись поместьями, но не в вечное пользование, а на время службы. Если дворянин погибал, часть имения могли оставить его вдове или подрастающим сыновьям. Раз в 2–3 года проводились воинские смотры и переверстка поместий. А по призыву каждый должен был являться “конно, людно и оружно”, в доспехах, на хорошей лошади и приводить вооруженных слуг — 1 пешего и 1 конного со 100 четвертей пашни.
“По прибору” служили стрельцы, казаки, пушкари. Второй в Европе, после Турции, Россия создала при Василии III корпус отборной профессиональной пехоты, стрельцов. В Москве их насчитывалось 10 тыс и по несколько сот в крупных городах. Иностранцы называли их “аркебузирами”, “императорской гвардией” (Маржерет). Они объединялись в приказы — воинские части по 500 чел., командиром был стрелецкий голова. Приказы подразделялись на сотни, полусотни и десятки под командованием сотников, пятидесятников и десятников. Стрельцы получали от казны оружие, форму, в походах им выделялись лошади, слуги для заботы о бытовых удобствах и по 1 телеге на 10 бойцов.
Пушкари были профессиональными артиллеристами, а казаки — иррегулярной пехотой, набираемой из вольных людей, они служили со своим оружием и снаряжением. Комсостав казаков составляли атаманы, сотники, десятники — но не выборные, у служилых это были воинские звания. Все служилые “по прибору” тоже получали хлебное и денежное жалование, наделялись участками земли для посевов, им предоставлялся ряд льгот, освобождение от налогов, в свободное время разрешалось беспошлинно заниматься ремеслами и торговлей. В походы привлекались также отряды донских казаков, татарской, башкирской, ногайской конницы, Казанское войско — мордва, татары, черемисы.
Имелся 5-тысячный гвардейский корпус из иностранных наемников. А на большую войну призывались посошные и даточные люди. Посошные — по столько-то человек с пахотной “сохи” (мера земли, в разных районах отличающаяся в зависимости от урожайности). Даточные — с церковных земель, вдовьих и других поместий, где хозяин не служит. Но таких ополченцев использовали на вспомогательных ролях — в обозах, при постройке укреплений, а после войны распускали по домам. Все войско обычно делилось на 5 полков. Большой (основные силы), правой и левой руки (фланговые), передовой (авангард) и сторожевой (арьергард). Во главе каждого ставились воевода и его “товарищ” — заместитель, полкам выдавались знамена с ликами святых, освященные от патриарха. Воеводы имели также трубачей и сигнальные набаты — медные барабаны, перевозимые на лошадях. Главнокомандующим являлся воевода Большого полка, ему подчинялись все прочие начальники. В целом Москва могла выставить армию в 100–150 тыс. бойцов, а с посошными и даточными — до 200–250 тыс.
В России изготовлялось отличное оружие. Брони были легче, надежнее и удобнее кирас европейской конницы — кольчуга из 50 тыс. колец весила всего 6-10 кг. Существовали и другие разновидности панцирей — бахтерец (с вплетенными в кольца мелкими пластинами), юшман (с более крупными). Европейцам русские доспехи не подходили “по фасону”, но у турок и персов они ценились чрезвычайно высоко. Хотя дворяне и дети боярские, которым чаще приходилось драться не с тяжелой конницей, а гоняться за татарами, предпочитали броням более дешевые и легкие тягилеи — простеганные куртки из толстого войлока. Славились и русские сабли — хорошей считалась такая, которой можно на лету рассечь газовый платок. Француз Маржерет писал, что “местные лошади лучше европейских”.
Наряд (артиллерия) делился на стенобитный и полевой, по количеству и качеству артиллерия считалась чуть ли не лучшей в мире. Еще Фоскарино в XVI в. восхищался “многочисленной артиллерией на итальянский манер”. “Огромному количеству артиллерии” в Москве удивлялся Маржерет. Орудия “в которых может сесть человек” или “стреляющие сотней пуль с гусиное яйцо” на все лады описывают поляки. И не только Царь-пушку, отлитую в 1605 г. А. Чоховым. Были и действующие гиганты — “Павлин”, “Василиск” и др. Тьяполо писал, что “в Москве делают ружья в большом количестве”, а поляк Немоевский, хаявший все русское, все же отметил “хорошие пищали и мушкеты”. В 1591 г. крымские татары последний раз в истории подступили к Москве — но когда после молебна Донской иконе Пресвятой Богородицы против них стала разворачиваться огромная, великолепная армия, в панике бежали, не дожидаясь битвы. И отныне ограничивали набеги окраинами страны.
Россия обладала огромным международным авторитетом. Годунов подыскивал для дочери Ксении женихов при дворах Англии, Дании, Швеции. Эти женизи приезжали в Москву: герцог Голштинский Иоганн, принц шведский Густав. Правда, не сладилось, один умер, второй проявил дурное воспитание и вел себя по-хамски. Борис вообще был “западником”, вынашивал планы открытия университета, посылал юношей за границу учиться языкам (впрочем, и английские, голландские купцы посылали практикантов в Россию изучать язык и обычаи, это считалось перспективным). Велось масштабное строительство в Москве, на границе встала неприступная крепость Смоленска.
Но блеск и величие уже разъедались исподволь внутренними конфликтами. По завещанию Грозного слабому и болезненному Федору должна была помогать “пентархия”: дядя царя (брат покойной матери) Никита Захарьин-Романов, Иван Мстиславский, Иван Шуйский, Богдан Бельский и брат жены Федора Ирины Борис Годунов. Борис при таком раскладе был лицом далеко не первым. Карамзин, Пушкин, Костомаров почему-то делают упор на его происхождении — “презренный раб, татарин”. Это взгляд XIX в., а для XVII — полная чушь. Русскими становились не по крови, а по вере, и татарские корни имеют много знатных фамилий. Но по близости к царскому роду выше всех котировался Романов, по родовитости — Рюриковичи Шуйские, Гедиминовичи — Мстиславские, Голицыны, Бельские, очень высоким был “рейтинг” у Чингизида Симеона Бекбулатовича, которого Грозный временно сажал на трон, да еще и женатого на Мстиславской.