Она не могла не понимать, что положение ее и ребенка слишком шаткое. До нас не дошло портрета Елены, описаний душевных и деловых качеств. Летописцы давали крайне скупые характеристики русских деятелей, обычно они фиксировали только события. От них мы знаем лишь о красоте Елены. Но из самих фактов ее правления мы можем узнать и другое: она была очень умна. Ведь со времен св. равноапостольной княгини Ольги не было прецедента, чтобы на Руси правила женщина! Нет, по своим способностям и развитию русские женщины отнюдь не уступали европейским. Известны случаи, когда они управляли удельными княжествами, Марфа Борецкая возглавила борьбу Новгорода против Москвы. Мать Василия Темного Софья успешно замещала сына, когда он попал в плен. Но официально руководить всем государством — такого еще не было.
Вероятно, и муж, умирая, не думал о подобной возможности, поэтому старался подкрепить жену опекунами и родственниками. И бояре поначалу не видели в ней полноправную властительницу. Но она стала ею, и с бременем власти вполне справилась. В пользу Елены сыграли неприязненные отношения, сразу же сложившиеся между Боярской Думой и регентским советом. Дума была органом легитимным, с устоявшимися традициями, и двадцать бояр, входивших в нее, болезненно восприняли возвышение семерых опекунов, назначенных в суматохе у постели умирающего. Некоторые из них уступали по рангу другим аристократам, даже не являлись членами Думы. А Елена стала умело играть на этих противоречиях, лавировать между боярами и регентами, проводя свои решения.
А вдобавок она нашла для себя надежную опору среди высших сановников. Ею стали не мертворожденный опекунский совет и не дядя Михаил Глинский, которого она в своей жизни почти не знала. Опорой правительницы стал Иван Федорович Телепнев-Овчина-Оболенский. Блестящий полководец, любимец военных, получивший за свои заслуги высший придворный чин конюшего. Домыслы «желтых» журналистов и писателей, будто Елена еще при жизни мужа имела тайную связь с Телепневым, всерьез рассматривать не имеет смысла. Авторы подобных баек, очевидно, вообще не имели представления о порядках жизни в великокняжеском дворце. Жена государя никогда не оставалась одна, ее постоянно окружала целая свита прислуги [32]. Кстати, даже современники, враждебные Елене, подобных сплетен не использовали, поскольку они были совершенно невероятны.
Но когда Елена овдовела, молва утверждала, что Телепнев стал ее фаворитом. А почему бы и нет? Красавице-государыне было лишь 27 лет. Что же касается Ивана Федоровича, то его характеристик в летописях тоже нет, только факты. Но среди них есть весьма красноречивые. На войне он всегда командовал передовыми частями, первым атаковал и неизменно одерживал победы. Став возлюбленным великой княгини, вторым человеком в государстве, он мог бы получать гораздо более высокие назначения вплоть до воеводы большого полка — но нет, он по-прежнему брал только передовой! Это был лихой рубака, которому хотелось самому вести воинов в сечу, самому нестись в бешеные атаки и погони, крушить неприятеля. Что ж, в такого и впрямь можно было влюбиться. А сойтись Елене и Телепневу, судя по всему, помогла Аграфена Челяднина, мамка государя — она была родной сестрой Ивана Федоровича.
Кстати, мать Ивана Грозного, как и его самого, постарались посильнее опорочить иностранные авторы, отечественные либералы начиная с масона Карамзина. Каких только собак на нее не навешали — вплоть обвинений в преследовании «невиновных» Юрия Дмитровского и Андрея Старицкого. Обвинений, совершенно игнорирующих реальные исторические факты. А уж возмущение «преступной связью» раздували вообще до крайней степени. Хотя в их родном XIX в. любовные похождения были в порядке вещей. Но следует отметить, что и в XVI в. подобная связь никак не считалась «преступной». В ту пору на Западе существовали строгие законы против прелюбодеяния, но, как мы видели, никто и не думал их исполнять. На Руси было иначе. Герберштейн отмечал: «У них нет законов для обуздания блуда, прелюбодеяния и других вопросов», о том же писали другие иноземцы.
Вопросы морали оставались в ведении Церкви, причем даже терминология в нашей стране отличалась от зарубежной. Под «прелюбодеянием» понималось вступление в брак при живом супруге, двоеженство или двоемужество (это и впрямь было преступлением). Добрачная связь девицы или любовь с чужой женой и мужем квалифицировались как «блуд». А к романам вдовы или самостоятельной незамужней женщины относились более снисходительно, таких называли не блудницами, а «прелестницами» [89, 102, 105]. Это было грехом, влекло церковное покаяние, но не очень строгое. И по поводу любви Елены ни разу не протестовал даже митрополит — вероятно, считал альянс полезным для государства. А если этот альянс был не безгрешным, то кто же из нас без греха?
Ну а народ мог посудачить на столь благодатную тему, но не более того. Между прочим, стоит добавить еще один характерный штрих. Ни один из источников, в том числе недоброжелательных к Елене, не упоминает, что она одаривала своего любимца вотчинами, наградами, драгоценностями. Такого не было. Богатства, накопленные в казне бережливым мужем, правительница использовала только на нужды государства. Она, например, организовала масштабный выкуп пленных из татарской неволи. Для этого собирались и частные средства, подключалась Церковь, и архиепископ Новгородский св. Макарий, приславший 700 руб. (очень большую по тем временам сумму), одобрительно писал: «Душа человеческая дороже золота».
Елена затеяла еще одно дорогостоящее, но необходимое дело. Возможно, оно намечалось еще Василием III: Москва разрослась, а осада в 1521 г. и угроза нападения в 1532 г. показали, что крепость Кремля стала слишком мала для столичного населения. И было решено строить новые укрепления. В мае 1534 г. начали копать ров от реки Неглинной к Москве-реке. На работы мобилизовали всех москвичей, за исключением высшей знати, духовенства и чиновников — они отряжали слуг. За месяц ров закончили, и под руководством архитектора Петрока Малого (перешедшего в Православие итальянца) стали возводиться каменные стены, которые назвали Китай-городом. Они имели четыре башни с воротами (Сретенскими, Троицкими, Всесвятскими и Козмодемьянскими), примыкали к цитадели Кремля и втрое увеличивали площадь защищенной части города.
Укрепление столицы было делом весьма своевременным. Ведь перемена власти на Руси не осталась и без внимания соседей. Швеция и Ливонский орден повели себя лояльно, направили послов с подарками и подтвердили мирные дороворы. Принес присягу новому государю казанский хан Джан-Али. А вот ногайцы попытались наглеть. Их князь Шийдяк и калга Мамай угрожали, что у них 300 тыс. воинов, которые «летают, как птицы» и могут нагрянуть в Москву. Требовали, чтобы малолетний Иван признал их «братьями и государями», равными ему по достоинству, и платил «урочные поминки», т.е. дань. Однако им ответили твердо: великий князь «жалует ханов и князей по заслугам», а дани не дает никому. И ногайцы удовлетворились тем, что им разрешили свободно торговать в России лошадьми, а они за это обязались помогать против крымцев.
Но правлением женщины и ребенка решили воспользоваться старые враги: крымский хан Сахиб-Гирей со своим калгой Исламом, польско-литовский король Сигизмунд. Татары потребовали немыслимых выплат (половину великокняжеской казны), но переговоры с ними даже еще не начались, когда их орды напали на Рязанщину. Воеводы Пунков и Гатев наголову разгромили их на реке Проне, однако это было только началом целой полосы войн. Сигизмунд выставил претензии вернуть все земли, отобранные у него Василием III. И тоже, не дожидаясь ответа, стал собирать армию, заключил союз с Сахиб-Гиреем.