Но начну с того, что помимо общего малодушия генералов, их трусости, существует и еще два обстоятельства, толкающие генералов на измену — страх потерпеть поражение и страх появиться перед собственным командованием после того, как генерал потерпел поражение. У нас ни в литературе, ни в исторических работах не рассматривается вопрос, а каково было этим генералам после поражений вверенных им войск возвращаться домой? В старину такие генералы бросались на меч от позора, а в гитлеровской армии в день капитуляции Германии свыше 200 генералов застрелилось. Полководцы РККА в массе своей на такое были не способны, впрочем, в этом они не далеко ушли и от царских генералов — тем тоже позор глаза не ел.
Однако то, что полководцам РККА позор глаза не ел, еще не означает, что им было безразлично, как к ним будут относиться люди, которые своих сыновей и мужей отдали им под командование. Ведь понимаете, сотни тысяч родственников тех, кого этот генерал привел к поражению и смерти, вполне могли сказать этому полководцу: «Мой муж (сын, отец) по твоей вине погиб, а ты тут довольной рожей блистаешь!» А если даже не скажут, то подумают…
Так что полководцу, потерпевшему поражение, желательно было тоже пострадать, но не очень больно. Взять оружие, поднять своих бойцов в последнюю атаку и в ней погибнуть — это для многих полководцев было слишком! Это очень больно. А вот попасть в плен и пострадать в плену — это в самый раз. Тем более что в плену генералов хорошо кормят, хорошо содержат — почему же не принять этот «мученический венец»? Ну, а после войны, если враг победил, то ты вроде и не глупее и не подлее всех остальных генералов — они же ведь, мертвые или оставшиеся в живых, тоже войну проиграли, так чем они лучше тебя? А если они войну выиграют, то тебя, на радостях от победы, простят, а ты будешь сопли по животу размазывать и доказывать, что тебе в плену было гораздо хуже, чем убитым на поле боя, и наши интеллигентствующие придурки тебя еще и пожалеют — «ероем» будешь!
Согласитесь, что для генерала, проигравшего битву (хотя бы в своем представлении), сдача в плен выглядит весьма соблазнительно.
Но для полководцев РККА была проблема: согласно Дисциплинарному Уставу РККА советские военнослужащие в плен не сдаются ни при каких обстоятельствах. А это означает, что как только ты начнешь сдаваться в плен, то тебя свои же (из тех, кто серьезно относится к присяге) и пристрелят. Что же делать?
Давайте попробуем ответить на этот вопрос, воспользовавшись логикой.
Во-первых. К моменту сдачи в плен надо иметь вокруг себя как можно меньше тех, кто честно относится к присяге, тех, кто может не дать тебе сдаться. Короче, желательно было бы, как генерал Власов, остаться одному с парой-тройкой таких же, как и ты, сопровождающих. Но этого маловато, поскольку ведь надо, чтобы к тебе гуманно относились в плену.
А для этого, во-вторых, нельзя раздражать победившего врага его ненужными потерями, поскольку к потерям уже после победы все относятся крайне отрицательно. Для полководца РККА, собравшегося сдаться в плен, это большая проблема, поскольку нельзя объявить своим войскам о сдаче, нельзя сдачей своих войск уменьшить потери врага. Что же делать? Логически следует, что полководец РККА, решивший лично сдаться в плен, будет делать все, чтобы вверенные ему войска нанесли врагу как можно меньше потерь, и для этого он в первую очередь дезорганизует вверенные ему войска и этой дезорганизацией прекратит их сопротивление.
Это, конечно, версия, но давайте посмотрим, не было ли в истории той войны случая или случаев, когда полководцы РККА, увидевшие, что они проиграли сражение, начинали дезорганизовывать вверенные им части и соединения, после чего пытались остаться в расположении противника с как можно меньшим числом сопровождающих?
Вот давайте с позиции этой версии рассмотрим пару трагедий той войны и начнем с окружения советского Юго-Западного фронта под Киевом в сентябре 1941 года. Командовал фронтом генерал-полковник М.П. Кирпонос, Герой Советского Союза. Некий историк Марк Солонин, уже демократ до мозга костей, в книге «22 июня» пишет о нем так: «Михаил Петрович Кирпонос погиб на поле боя 20 сентября 1941 г. при попытке выйти из окружения восточнее Киева. Какими бы ни были обстоятельства его гибели (встречаются три версии: гибель в бою, самоубийство, особисты выполнили секретный приказ Сталина не допустить пленение высшего командного состава фронта), он отдал свою жизнь за Родину, и это обстоятельство заставляет автора быть предельно сдержанным в оценках».
Надо сказать, что и в этом я тоже отличаюсь от Солонина — меня гибель в той войне почти девяти миллионов солдат совершенно освобождает от всякой сдержанности по отношению к командовавшим ими генералам, в том числе и к погибшим, но дело не в этом. Как видите, есть вопрос о том, как погиб Кирпонос. Меня этот вопрос мало трогает — погибать ему было ничуть не тяжелее, чем остальным миллионам солдат, а вот поведение Кирпоноса на посту командующего Юго-Западным фронтом представляет интерес как с точки зрения генеральской измены, так и с точки зрения только что выдвинутой мною версии.
Но начнем несколько издалека.
Стратегия — это наука и искусство выиграть войну. Наука в смысле того, что в чем-то можно опереться на более-менее точные расчеты, и искусство потому, что зависит от таланта стратега.
По мере того, как войны становятся общенародными, стратегия из области чисто военной перемещается в область государственную. Стратег должен быть государственным деятелем и, помимо знаний о военном деле, обязан знать все о государственном деле — об экономике, климате, демографии и т. д. и т. п. Поэтому в вопросах стратегии Жуков был и остался абсолютным нулем. Думаю, что главным образом потому, что его общекультурная подготовка была крайне низка.
В ночь на 9 января 1948 г. на даче Жукова был сделан негласный обыск, закончившийся впоследствии конфискацией имущества. Сотрудники МГБ оценили объем барахла, вывезенного Жуковым из Германии. Не будем перечислять тысячи метров тканей, количество ковров, столового серебра и т. д., воспроизведем впечатление рядовых сотрудников госбезопасности: «…дача Жукова представляет собой, по существу, антикварный магазин или музей, обвешанный внутри различными дорогостоящими художественными картинами, причем их так много, что 4 картины висят даже на кухне». Нам более интересно другое их впечатление: «На даче нет ни одной советской книги, но зато в книжных шкафах стоит большое количество книг в прекрасных переплетах с золотым тиснением, исключительно на немецком языке».
Вот эта характеристика обстановки дачи Жукова (пыль в глаза!) говорит о нем больше, чем десятки томов. Не может быть государственным деятелем, а значит, и стратегом, человек, у которого на даче «нет ни одной советской книги» , т. е. книг на русском языке. Если их нет, значит, книги ему были просто неинтересны. То, что ему было интересно, — все на даче нашли. Скажем: «аккордеонов с богатой художественной отделкой — 8 штук; уникальных охотничьих ружей фирмы Голанд-Голанд и других — всего 20 штук» .