(Интересно, что когда я приехал в Ермак, то там в первый год еще застал эти реликты сталинского времени. Ермак – город маленький, как по нему ни ходи, а через 10 минут окажешься у трибуны, и демонстрация закончится. За такое время человек не успеет опьянеть и развеселиться. Поэтому уже за час до демонстрации в месте сбора колонны завода ОРС расставлял прилавки и разливал водку в бумажные стаканчики вообще без каких-либо наценок. В остальные дни водка «на разлив» не продавалась нигде, кроме ресторана.)
Изначальный замысел демонстрации был не в том, чтобы демонстрировать что-то кому-то на трибунах, – кому это надо? Люди должны были демонстрировать сами себя своим согражданам и от увиденного веселиться – ведь это праздник! И никто не стеснялся «подогреть» это веселье. Кстати, если в обычные дни милиция, подобрав пьяного и поместив его в вытрезвитель, потом выставляла ему счет в 15 рублей и сообщала об этом по месту работы, то в праздники вытрезвление шло, так сказать, «за счет заведения», и никому об этом не сообщалось.
Пожалуй, необходимо сказать пару слов о советской милиции. Милиционеры служили всему народу, а не деньгам или начальству, и даже по их внешнему виду это было сразу заметно. К примеру, увидеть милиционера даже с оружием самозащиты – с пистолетом было очень трудно, поскольку, даже патрулируя, они были безоружны, редко кто-то один из патруля мог иметь пистолет. Они служили народу, и эта служба их и защищала – при появлении милиционера все безобразия прекращались, и милиция занималась разбором происшествия и составлением протокола. А милиционера с оружием нападения – с дубинкой мы не могли себе представить даже в страшном сне. Мы же не на Западе – это там люди скоты и позволяют себя бить. А мы свободные советские люди – кто посмел бы нас бить?! Что интересно, в 1966 году одновременно с выходом Указа об усилении борьбы с хулиганством дубинки были поставлены на вооружение милиции, и тем не менее я никогда их не видел у советского милиционера.
В те годы в Днепропетровске была пара народных возмущений, я помню, что как-то на Южмаше быстро собралась многотысячная толпа. Милиция, конечно, на такие случаи выезжала, но уж точно безо всякого оружия. Дело в том, что народные выступления были смертельны для партийного и советского начальства – его за это гнали с должностей. Посему эти толпы успокаивали лично самые высокие начальники, клятвенно обещая немедленно во всем разобраться и решить конфликт по справедливости.
Но вернемся к праздничным демонстрациям.
Итак, распевая (а может, горланя) песни, мы шаг за шагом продвигались к месту нашей главной хохмы – к трибуне с руководителями города. Дело в том, что подходили мы к ней по проспекту Карла Маркса, а он разделен газоном. По ближней к трибуне стороне проезжей части шли мы, колонна металлургического института, а по дальней – колонна медицинского училища – несколько сот симпатичных девушек в белых халатах. А на площади перед трибуной наши колонны сходились в одну, и мы шли рядом. Я говорил, что вариант движения колонн не менялся, и так было каждый праздник. Не менялся и список здравиц на трибуне – они тоже всегда были одни и те же. Сначала, увидев нашу колонну, с трибуны неслась здравица советским металлургам, после нашего «ура!» – здравица советским медикам, которым мы тоже кричали «ура!» с удовольствием, затем шла здравица советской молодежи, тут уж поорать сам бог дал, но затем трибуна отдавала дань девушкам и кричала здравицу советским женщинам. Но по-украински здравица «Да здравствует советская женщина!» звучит как «Хай жывэ радянська жинка!», что в дословном переводе звучит как «Пусть живет советская женщина!», с чем наша колонна радостно соглашалась, хором крича: «С кем хочет!» К этому моменту шедший впереди наш замдекана, следивший за нашей дисциплиной, Никита Саввич Худолей уже шел боком, грозя передним рядам снизу кулаком, но не помогало – это «З кым хочэ!» звучало от демонстрации к демонстрации, причем мы позаимствовали эту хохму у старшекурсников.
Ну и чем заменишь эти пару часов веселья в кругу десятков тысяч радостных и веселых лиц? Какой-нибудь попсой, прыгающей на экране?
После того, как я столько страниц посвятил описанию наших гулянок, я уже и сам стал забывать, зачем в 1967 году поступил в Днепропетровский металлургический институт. Напомню: я поступил туда, чтобы выучиться на инженера-металлурга.
Будет и об этом, но сначала я закончу тему о свободе.
О свободе
Повторю, вспоминая то время, порою удивляешься, каким же балбесом ты был, но при этом, каким же счастливым ты был балбесом.
Ответственность и вызванные ею заботы ограничивают свободу, а наша единственная забота – учеба – была необременительной, и нашу свободу ограничивала незначительно. Для осуществления своей свободы очень часто нужны деньги, скажем, ты свободен куда-то поехать, но у тебя нет на это денег, так на кой черт тебе эта свобода? Такой свободе будет радоваться только идиот. В СССР студенты считались самым бедным слоем общества, была масса анекдотов о студенческой бедности. При всем при этом мы совершили неописуемое количество глупостей, требующих денег, а сколько бы мы их совершили, если бы не были самым бедным слоем? Страшно подумать! Это было время счастливой, совершенно беззаботной свободы, и совершенно естественно воспринимаются слова песни сталинских времен: «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек».
Чепуха, скажут мне, это Западная Европа и США свободные страны, а в СССР был страшный тоталитаризм, и все люди были рабами. Очнитесь! Я вам описал реальные эпизоды своей жизни, дал реальные фамилии своих друзей и знакомых, спросите их, лгу ли я. И что – из этого моего описания следует, что мы были несчастными рабами?
Как же, скажут мне, в СССР все боялись КГБ, никто не мог поехать за границу, не было никакой свободы слова. Давайте по порядку об этом хотя бы вкратце.
Мы любили свое государство, мы любили его за то, что оно дало нам беззаботную, счастливую, но при этом осмысленную жизнь. (У меня был довольно хороший знакомый, фактический владелец фирмы «Минрэ» с годовым торговым оборотом в 1 млрд долларов, «сделавший себя сам» еврей из Люксембурга Роже Эрманн. Где-то в 1992 году мы сидели с ним в каком-то московском ресторане, обсуждали текущие события, и он мне сказал: «Юра, вы совершили страшное дело: убив социализм, вы убили смысл жизни своих детей».) Расшифрую для идиотов: КГБ – это Комитет государственной безопасности, т. е. люди, которые защищали безопасность нашего государства, нашу безопасность. Подлые уроды, посягавшие на свободу, целостность и независимость нашего государства, КГБ боялись, это так. Но нам-то чего было его бояться?!
Я, работая еще в СССР, объездил по делам завода пол-Европы, Беловежский сговор 1991 года застал меня в Японии. Мои друзья, врачи Гриша и Таня Чертковеры, большие любители путешествий, почти каждый год проводили отпуск за границей, после круиза по Средиземному морю долго переписывались с приятелем, которого завели в Италии. Мой троюродный дядя сварщик Виталий Шкуропат в общей сложности лет 10 работал в Индии, а потом в Иране на строительстве металлургических заводов. Мой родной брат Гена 11 лет служил в Германии. Мой сосед по родительскому дому Валера Краснощеков, слесарь-сборщик, раз пять был в длительных командировках за границей, собирая там бумагоделательные машины, созданные на заводе им. Артема. Но если ты тупой баран, ничего полезного не умеешь ни здесь, ни там, то зачем ты нужен за границей? Ты и тут-то не особо нужен, если вдуматься. Как-то в Москве разговариваю с французами, и они спросили, сколько от Москвы до места моей жизни и работы – до города Ермака. Я ответил, что 3,5 тысячи километров, и они ужаснулись: «Это же дальше, чем от нас до Канарских островов!» А мой брат, когда служил в ГДР, каждый отпуск из Дрездена сначала летел порыбачить к свояку на Камчатку и только потом прилетал к нам на Украину. Посмотрите по карте расстояние от Германии до Камчатки – это почти половина окружности земного шара!