Когда же Кремль в раздраженном отчаянии понимает вдруг, что ресурс тотального блефа близок к опасной черте исчерпания, главным достижением путинского режима объявляется собственно стабильность. «Наша заслуга в том, что мы еще правим вами», — вот фактический message кремлевской бюрократии, адресованный находящемуся за гранью ее понимания народу. А функция народа в этой концепции — оплачивать благосклонность терпеливых правителей. Деньгами и жизнями.
Мне нередко приходится слышать от западных политиков, экспертов и дипломатов, что, дескать, нынешние российские правители «власть не отдадут». Костьми лягут, но не отдадут.
На мой взгляд, отдадут обязательно. Потому что никакая консервация не может длиться слишком долго. Система, лишенная развития, обречена на смерть.
Главное, впрочем, в другом. Режим Владимира Путина теряет всякий смысл, когда выполнено его жизненное задание: вывоз из России обналиченных результатов приватизации 1990-х. С этого момента власть превращается для Путина и Кº в сплошную цепь веерных отключений электроэнергии, замерзающих обезвоженных регионов, «Норд-Остов» и других тонущих батискафов. Ответственность безо всякой прибыли. А Владимир Владимирович этого не любят.
«Левый кремлеворот», исполняемый в полном соответствии со священным кремлевским принципом don’t act — react, станет последним блефом Кремля. Поскольку все прочие зоны возможного блефа уже затоптаны. А единственным подлинным результатом «полевения» станет предоставление кредитов за счет стабфонда особо лояльным к Кремлю бизнесменам — «на поддержку экспорта», как водится.
И самыми сложными в российской исторической повестке становятся уже не вопросы «Уйдет ли Путин?» или «Когда уйдет?». Вопрос наступающего дня: кто и почему придет нынешней правящей корпорации на смену.
2005 г.
После назначения Сергея Иванова вице-премьером многие предрекали ему президентское будущее. Тогда эти пророчества выглядели не особенно убедительно — безнадежно нехаризматичный военный министр, никогда не служивший в армии, смотрелся в роли преемника из рук вон плохо. Манера говорить «под робота» (отделяя слова друг от друга, так что смысл сказанного просто невозможно понять) и внешность титулярного советника, казалось бы, исключали их обладателя из числа перспективных публичных политиков. Такого человека можно назначить кем угодно — хоть председателем подотдела очистки, хоть главой правительства РФ. Вот только убедить людей в том, что они выбрали это главой своего государства, не по силам даже Дэвиду Копперфильду (не говоря уже об Александре Альбертовиче Вешнякове).
Оптимизм относительно шансов Иванова внушало лишь одно обстоятельство: Владимир Путин в 1999 году в глазах избирателей был такой же мышкой-полевкой. В остальном Иванов смотрелся как заведомый аутсайдер. Однако недавние события в Челябинской области, сделавшие его самым упоминаемым политиком в РФ, заставили меня изменить мнение по поводу карьерных перспектив министра…
Надо отдать должное Путину — к процессу определения кандидатуры преемника он подошел творчески, «с огоньком». Делались многообещающие намеки, проводились придирчивые кастинги, тасовалась практически вся кадровая колода (скажем, перемещение в Кремль Сергея Собянина никакими соображениями, кроме предвыборных, объяснить невозможно). И не вина Путина, что новый человек, подходящий по всем параметрам, так и не нашелся.
Между тем Путин давно уже засиделся «в девках». Постылое президентское кресло давно пора оставлять — впереди интересная работа по обеспечению «энергетической безопасности» в одной из крупнейших нефтегазовых транснациональных корпораций мира. Но где взять подходящего человека, если вокруг все такие неподходящие?
Ответ нашелся сам собой. Клонировать, конечно! Как известно, у Путина есть аж три клона: два Дмитрия — Козак с Медведевым и один Сергей — Иванов. Козака отбраковали сразу (и от греха подальше сослали на Кавказ), Медведева с Ивановым отложили. Каждый из них немедленно бросился со всех ног изображать из себя «маленького Путина» (один в хозяйственной, другой — в силовой ипостаси). И у того и у другого получалось вроде бы неплохо, но не хватало чего-то самого главного — того, без чего подмена все-таки колет глаз…
«Ой, не похож! Ой, халтура!» — сокрушался Жорж Милославский, натягивая царские шмотки на Ивана Васильевича Буншу. А потом просто подвязал ему щеку платком (мол, «у царя зубы болят») — и вроде как похож стал. Иванов 25 января 2006 года сделал то же самое.
«Она утонула — 2»
Ключевыми словами, определившими путинское правление, были потрясшие всю страну слова про подлодку «Курск»: «Она утонула».
У Путина был колоссальный кредит доверия, от него ждали чуда. Народ, как женщина, льнул к возлюбленному. А тот, не стирая с морды ласковой улыбки, р-раз! — и со всей силы хлестанул «любимую» по лицу.
Это критический момент в отношениях. На этом все могло закончиться. Любовный дурман вылетел из ветреной женской головки. «Единственный» умер, разложился, и прах его унес ветер… А если нет? Тогда будет короткая заминка. И если «любимый» вовремя успокоит, прижмет — все лишнее выйдет со слезами. Зато отношения теперь приобретут иное качество. Оправдав его однажды, женщина и впредь будет безропотно сносить от него все, выдумывая самые фантастические и нелепые оправдания: «Бьет — значит любит!», «Пьет — значит у него друзей много, его уважают», «Не работает, потому что находится в творческом поиске» и т. д.
Не знаю, сознательно или по наитию, но Путин на заре своего правления провел со страной ровно такую профилактическую процедуру. И провел он ее блестяще. Иррациональная готовность оправдывать Путина родом именно оттуда. Это до сих пор главный его капитал.
…Можно сколько угодно смотреть в камеру затравленным хорьком, втягивать голову в плечи, косить «под робота» — сходство с Путиным будет лишь формальным.
«Ой, не похож! Ой, халтура!» Чтобы сходство стало полным — кровь из носу — нужна своя «Она утонула». И Сергей Иванов ее нашел. «Она утонула» по-ивановски звучит так: «Ничего очень серьезного там нет».
Эта фраза примечательна прежде всего своей необязательностью.
«Мужем битые» простые бабы (в штанах и без) сегодня сокрушаются: «Ну почему министр должен знать о каждом происшествии? Он большую политику в горах делал. Ему недосуг».
Допустим. Но в этом случае здравый смысл подсказывает примерно такой ответ: «К сожалению, у меня в связи с поездкой ограничен доступ к оперативной информации. По возвращении я в этом вопросе обязательно разберусь и, если нужно, возьму его под свой личный контроль».
Причем это не какой-то «высший пилотаж». Уверяю вас, что любой грамотный чиновник (начиная со среднего звена), будучи разбуженным после новогодней пьянки, не открывая глаз, оттараторит вам примерно такую «безопасную формулировку», успешно обогнув все «подводные камни». Оттараторит и завалится досматривать эротический сон про снегурочек. Иванов работает по канцеляриям не первый год. Откуда такая «неловкость» в формулировках?