Все эти случайные и неслучайные обстоятельства стали проявляться ближе к выборам. За месяц до выборов стало понятным, что к мифу об «управляемом административном ресурсе» прибавился и миф о «готовых всегда проголосовать за кандидата от партии власти общественных организациях». Мы вкатывались в зону турбулентности и вынуждены были делать все больший акцент на другого избирателя и другие избирательные технологии.
Пару лет назад, когда я только начинал свою блестящую политическую карьеру и был невинен КАК младенец, разговоры о «непростой ситуации на Васильевском острове» меня не впечатляли. Трудно на полном серьезе прислушиваться к туманным и пространным намекам, после того как ты добровольно вписался на пост руководителя исполкома местной парторганизации.
Я скучал, когда мне рассказывали про «„Ваську“ – могильник для единороссов», и рекомендовали быть «предельно аккуратным в работе и ни в коем случае не высовываться». У меня не дергался правый глаз при упоминании фамилий Исаев, Куркина, Иванов и Самарина, которых снесли или уволили после весны 2009 года.
А потом у нас отобрали помещение, потому что Остров на самом деле оказался полем битвы с партийным курганом посередине. Исход отверженных больших районных боссов произошел вместе с винчестерами от двух старых ЭВМ (компьютерами это называть просто нечестно) и списками членов партии – нашим золотым запасом в прямом и переносном смысле, так как деятельность исполкома во многом заключалась в рекрутинге новых членов, а финансирование шло за счет членских взносов. Кроме этого, количественный состав твоего районного исполкома имел значение при выделении ставки в региональном штатном расписании – на нет и зарплаты моей помощнице Веронике тоже нет, хоть трижды убейся ап стену.
Неудовлетворительное знание новейшей политической истории района освобождало меня от каких-либо комплексов неполноценности: я был не в теме, и спроса с меня было как с козла молока. Нулевой уровень информированности, умноженный на мой энтузиазм неофита, впервые осваивающего шкуру партийного работника, вызывал умиление у матерых сотрудников администрации и муниципальных образований. Меня жалели и поэтому учили жизни как могли. Инструктаж сводился к простым правилам. Первое: ты ничего не предлагаешь администрации и во всем ее поддерживаешь. Второе: работу выстраиваешь вокруг плана администрации и присутствуешь по случаю рядом с главой района. Третье: никогда не называешь ряд фамилий, которые могут вызвать нехорошие ассоциации. Говоришь про Владимира Барканова и Алексея Ковалева шепотом и в кулуарах.
Несмотря на непрекращающиеся военные действия внутри района, в течение многих лет именно эти два человека умудрялись выходить сухими из воды. Понятно, что подобная живучесть объяснялась не «простым везением», а определенной ролью, которую данные политики играли на территории Острова. Истории о «всемогущем Барканове» и «умнице Ковалеве» были на слуху, и я не нашел уважительной причины, чтобы начать пристально разбирать путь их успеха – где был я, и где эти высокие благородные люди. И вот эта моя щепетильность и установка на самообман, что «статусный политик не может быть негодяем, иначе куда смотрят избиратели???», обнулила мои шансы на победу осенью 2011 года. Я не знал тогда, какой тип конкурентной борьбы предпочитают столь уважаемые люди, и не подозревал, что идеологические разногласия не мешают применять сходные методы достижения политических целей.
Теперь сделаю маленькое лирическое отступление, чтобы еще раз напомнить особенности пропорциональной системы выборов в Законодательное собрание Санкт-Петербурга в 2011 году. Для того чтобы стать депутатом ЗакСа, мне было необходимо попасть на проходное место в своем (единороссовском) партийном списке. Место в списке определялось рейтингом кандидата, который приравнивался к проценту голосов от общего количества избирателей, проголосовавших в его округе. То есть все единороссы были конкурентами друг другу. Кроме своих, максимум голосов нужно было отобрать и у других партий в своем округе. Эта гениальная система выборов заставляла любого кандидата от любой партии занимать круговую оборону: бить чужих и вставлять палки в колеса своим. Пройти в ЗакС можно было, только преуспев как в первом, так и во втором. Партиям, безусловно, эта схема была выгодна. Она заставляла сильных кандидатов не расслабляться на фоне слабых конкурентов и отгрызать у них кусок своего рейтинга, а слабым давала шанс на благоприятное стечение обстоятельств (вдруг сильный подставится или будет информационно заказан политическим оппонентом?).
Я баллотировался в депутаты ЗакСа по 1-му избирательному округу, и моим прямым и наиболее сильным конкурентом со стороны «Справедливой России» стал Алексей Ковалев. Непрямым конкурентом из числа «своих» оказался Владимир Барканов, который шел по 2-му избирательному округу.
И вот здесь началась «настоящая политика». Утверждение партийных списков летом 2011 года взорвало обстановку – я резво прыгнул из исполкомовской грязи в кандидатские князи, что Барканову было, корректно выражаясь, не очень приятно. По законам чинопочитания я должен был испрашивать его позволения на все свои политические телодвижения в районе (напомню, что он здесь был демиургом, а я мальчиком на побегушках, к тому же еще и на добровольноидейных началах), а тут вдруг мы с ним оказались ягодами с одного избирательного поля. Кроме этого, я играл кампанию на свои деньги и не стоял с протянутой рукой перед дверьми его кабинета, что противоречило неписаным традициям обращения кандидата и его политического патрона. Я был котом, который гулял сам по себе, имел на это добро сверху, не нуждался в матпомощи и потенциально был опасен своей непредсказуемостью.
Примерно так описывал мою демоническую фигуру многоуважаемый коллега по району, заходя при случае в различные высокие кабинеты. Это называлось «беспокоиться о моей судьбе». При этом вариации «обеспокоенности» были немногочисленными: то господин Барканов сомневался, хватит ли мне денег, то развивал конспирологические версии «Федотов – засланный московский казачок», то расстраивался, что за два года совместной работы (как действующий депутат района он был функциональным руководителем районного исполкома партии) ему не хватило понять моей сути. Именно с его легкой руки я получил прозвище «стерильный»: не пилил, не участвовал, не состоял.
Понятно, что система «только никому не говори», заведенная в районной администрации, равно как и во всех других районных администрациях на территории нашей необъятной Родины, давала точную картину происходящего в высоких кабинетах. Буквально каждый день появлялись благожелатели, которые спрашивали, «так ли плохо у меня обстоят дела, как об этом говорят у нас», – с полным описанием как бы моих дел, в очередной раз озвученных заботливым однопартийцем.
Безусловно, в районе были и другие сильные политики. В первую очередь речь идет о Максиме Резнике и Борисе Вишневском. Но их роль, роль партии «Яблоко» в истории моего поражения в частности и результата «ЕР» в целом, логична и заметна. 17 % портили рейтинг, но давали шанс вырваться в финал – в отличие от противостояния со «своими» и сговора «своих» с чужими, которые по факту били под дых тогда, когда возможностей для следующего вдоха уже не было.