Я, наверное, надоел с этим примером, но он ведь вопиющ, и сколько я его ни привожу, не получил ни одного возражения либо попыток объяснить ситуацию как-то по-другому.
Итак, Москва — столица СССР, основная масса народа в ней (ученые, преподаватели, чиновники, журналисты и т. д.) обслуживает 300 млн граждан СССР, все эти граждане, грубо говоря, платят налоги и на эти налоги живут москвичи. Совершенно ясные и понятные исходные данные — чем больше будет страна у столичных жителей, тем лучше и богаче эти жители будут жить. Совершенно очевидно, что если СССР расколоть и оставить москвичам только 140 млн человек, т. е. половину населения, то москвичи материально будут в среднем жить в два раза хуже.
И вот, априори полагая, что москвичи в среднем могут понимать значение своих действий и могут ими руководить, в 1991 г. им предлагают совершить несложное действие, направленное на обеспечение собственной выгоды москвичей, — проголосовать на референдуме за сохранение СССР. И в результате три четверти москвичей голосуют против СССР!
И вопрос тут выглядит даже хуже, чем просто вопрос о дееспособности москвичей.
Есть анекдот: идет геолог по тайге и видит, что на ветке дерева сидит чукча пилит ее. «Ты же упадешь!» — предупреждает геолог, но чукча на него только презрительно взглянул. Геолог пошел дальше, чукча падает, отряхивается и, восхищенно глядя вслед геологу, восклицает: «Шаман, однако!» На сегодня в Москве закрыты когда-то славные КБ, НИИ, жалкое состояние тех, кто еще работает, миллионы москвичей, бывших ученых, заняты оскорбительной работой обслуги, и что — они восхищенно смотрят на ту четверть москвичей, которая голосовала за СССР? Отнюдь, они уверены, что лично они всегда голосовали и всегда все делали умно и правильно, а то, что сегодня все как-то не так, так это никакой связи с их действиями не имеет. Три четверти москвичей — это масса, это «средний москвич», это и есть Москва, и как же тут не поставить вопрос, дееспособна ли она? Соображает ли, что делает?
Давайте рассмотрим и значение того факта, что средний москвич избегает заниматься производительным трудом и, я бы сказал шире — любым трудом, в ходе которого надо принимать самостоятельные решения. Вот сидит москвич на вахте, ему объяснили, что если у посетителя есть пропуск, то его нужно пропустить, если нет пропуска, то пропускать нельзя. Москвич с этой работой справляется прекрасно. Аналоги этой работы — работа в различных конторах и учреждениях, где работа расписана в инструкциях: прими заказ у клиента и передай его в сбыт; возьми этот чертеж и перерисуй его, увеличив размеры; составь слова в предложения, которые хвалили бы кого-то, и т. д. и т. п. Если не знаешь, как это сделать, то спроси у начальника и сделай как он скажет.
Но вот другая работа. Я хожу на рынок за покупкой овощей и фруктов в воскресенье к концу торгового дня. Впереди несколько малоактивных торговых дней и у продавцов проблема: что делать со скоропортящимися овощами и фруктами: попробовать сохранить их до нового наплыва покупателей либо сбросить цену? И тут уйма вопросов, ответы на которые должен найти сам продавец: есть ли холодильник, сколько он стоит, какой вид будет иметь твоя клубника через три дня, за сколько ее потом сможешь продать и т. д. и т. п. За каждый неправильный ответ немедленно расплатишься своими деньгами, и нет начальника, который возьмет на себя ответственность за эту ошибку.
Таким образом, торговать скоропортящимся товаром под свою ответственность способен только тот, кто понимает значение своих действий, т. е., безусловно, дееспособный человек.
Москвичи завидуют базарным торговцам, считают, что они гребут деньги лопатой, но много ли вы видели москвичей среди продавцов на рынках?
Для работы таксистом нужно запомнить улицы Москвы и Правила дорожного движения, т. е. тут нужна только память, средний москвич с этим элементарно справляется, и я встречал таксистов-москвичей и даже бывших «ученых». Но вот в эту зиму в самый мороз у меня прорвало хренов импортный алюминиевый радиатор, а из-за того, что горячая вода по стояку шла через него, аварию пришлось ликвидировать в три приема. Часть решений, которые принимали слесари, были, конечно, ими уже наработаны. Но вот возникла проблема — старые крепления не выдерживали веса нового чугунного радиатора. Возникла дилемма: либо я немедленно найду в квартире что-то аналогичное толстому стальному пруту, либо они прерывают работу, делают крепления у себя в слесарке и придут ко мне снова, когда у них возникнет «окно» между непрерывными авариями и вызовами. Я предложил им забить в стену ручное слесарное зубило, а оно, как известно, хотя и мощное, но плоское. Без сомнений, раньше им не приходилось вбивать в бетонную стену зубило, но слесари немного посовещались и вбили его достаточно точно и аккуратно. Надо сказать, что запросили они много, ссылаясь и на свои расходы, и на необходимость «отстегивать». Я так прикинул, что эта зима, судя по количеству вызовов, шедших на их телефоны, дала им хорошо заработать. Старший оказался армянином, бывшим инженером из Еревана, ныне российским гражданином, жителем Ростова. Молодые были: один чуваш, а второй оказался костромичем. Все работали в Москве по временной регистрации, и я спросил, есть ли среди слесарей их участка москвичи? Сами понимаете, у слесарей-сантехников работа, которая требует понимать значение своих действий, посему москвичей у них не было.
Мысль о том, что средний москвич брезгует работать рабочим, определенный смысл, конечно, имеет, но присмотритесь к объявлениям, которые вывешивают те немногочисленные предприятия, которые еще работают в Москве, — ведь на работу требуются и инженеры, и начальники. Так что можно, конечно, сказать, что средний москвич не любит работу рабочего, а можно сказать и так: средний москвич из-за своей недееспособности не в состоянии ее делать, а посему ее и не любит — она для него слишком сложная, она ему не по уму.
Следует сказать, что слабоумие среднего москвича — это не болезнь, не психическое расстройство, это, на мой взгляд, благоприобретенное свойство. Слабоумие среднего москвича вызвано окружающей его средой — тем, что он руководствуется принятыми в этой среде догмами, которые средний москвич считает истиной. Вот мой оппонент, к примеру, считает, что диплом об окончании МГУ и ум — это одно и то же, а благодаря свойствам своего ума вряд ли поймет разницу, хотя я и сделаю все, чтобы эту разницу объяснить.
Из-за благоприобретенности слабоумие среднего москвича не докажешь ни в каком суде. Средний москвич имеет хорошую память и запоминает все, что от него требуют на работе, и все, что он считает умным. То есть в быту, на работе, и особенно в болтовне, он вполне адекватен, поскольку его мозг воспроизводит готовые штампы, работает по заученным алгоритмам. Беда начинается, когда он выходит за рамки заученного, когда ему надо самому проанализировать ситуацию и найти решение, когда в памяти нет готового штампа или инструкции.
Я десять лет живу в Москве, но специфика моей работы такова, что я общаюсь в основном с той четвертью москвичей, которые отличаются от среднего москвича. Но даже в этой среде определенно дееспособных людей вдруг натыкаешься на синдром «среднего москвича».
Такой, к примеру, случай. Много лет назад один политизированный на левом фланге москвич, интеллигент, технарь, прекрасно справляющийся с работой по своей профессии, легко поддерживающий любые разговоры о политике, общественной жизни и искусстве, предложил мне выпустить календарь с картинками из «Дуэли». У меня не было на это времени, и я предложил ему оплатить все издательско-типографские расходы, но чтобы он сам организовал изготовление этого календаря, сам реализовал тираж, вернул мне вложенные мной деньги, а себе оставил все остальное. Прибыль была ощутима, и он охотно взялся за это дело, но начал с того, что стал ходить ко мне и спрашивать, что ему делать: где найти издательство, где найти типографию, как то, как се, — короче, я понял, что сам справился бы с этим делом с меньшими затратами времени. Добил он меня таким вопросом. В издательстве у него попросили не только картинки к календарю, но и числа самого календаря на будущий год. Он пришел ко мне, чтобы я ему их написал. Он без проблем мог сам определить, на какое число будет приходиться тот или иной день недели в будущем году, он мог купить любой другой календарь и просто переписать эти числа, но даже в этой простой, но незнакомой ему работе он не способен был на самостоятельное действие, он искал авторитет, указаниям которого он бы последовал и на которого можно было бы свалить вину за возможные ошибки.