Данное решение ПБ стилистически более напоминает стенографическую запись речи кого-то (Сталина?), некое своеобразное напутствие Ежову, указание на то, с чего же ему незамедлительно следует начинать работу, нежели обычный партийный документ. Действительно, если отбросить, не принимать во внимание специфические слова вроде «мерзавцев», «отряд мировой буржуазии», «разведчики», «шпионы», «диверсанты» и вредители», то есть чисто эмоциональные оценки сторонников Троцкого и Зиновьева, то остается существенное, программа. Она же сводится к предельно четкому установлению: необходимо немедленно расправиться (хотя юридически смысл понятия и предельно расплывчат) со всеми без исключения выявленными, известными троцкистами и зиновьевцами, то есть левыми.
Что же стояло за таким жестким требованием? Результаты августовского процесса? Вряд ли, ибо они заблаговременно, еще 29 июля, были достаточно ясно сформулированы в закрытом письме ЦК ВКП(б). Может быть, «Директиву» породило то, что всплыло уже потом, во время судебного заседания? Или первые показания на допросах Пятакова, Радека, Сокольникова, Серебрякова? Но и все это не могло потребовать столь долгого осмысления…
Пока, до открытия всех без исключения архивных документов по данной проблеме, можно давать объяснения лишь предварительно. В случае возникновения предельно острой, кризисной ситуации в стране именно троцкисты и зиновьевцы неизбежно бы оказались своеобразным катализатором, предельно ускорившим развитие политических процессов внутри партии. Ведь основная масса партократии была не только чрезвычайно близка «левым», но и едина с ними всего десять лет назад. И потому могла, даже неожиданно для себя поддержать своих прежних товарищей, выступив вместе с ними против реформаторской группы Сталина.
При выборе первой цели для нанесения удара, Сталину приходилось, безусловно, не забывать еще и о том, что его главный противник, Троцкий, не только жив, но и на свободе, недоступен для него. Продолжает активно действовать в слишком близкой Норвегии (вскоре смененной, отнюдь не по собственной воле, на далекую Мексику). Несомненно, воздействует в СССР на своих сторонников, да и не только на них.
* * *
Вся эта совокупность факторов, которые осенью 1936 года не могли не учитываться, скорее всего, и обусловила не только выбор направления первого репрессивного удара, но и, вместе с тем, некоторую двойственность при принятии внутриполитических решений. Одновременно и отступления по одним вопросам, и наступления — по другим.
Так, явно под давлением противников политических реформ, 9 октября ПБ вынуждено было отказаться от желания провести уже 7 ноября 1936 года во время военного парада на Красной площади только что созданные казачьи подразделения. ПБ перенесло эту акцию, которая непременно слишком многим напомнила бы о недавней кровавой борьбе с белоказачеством, на более отдаленный срок — 1 мая 1938 года. [137]
Чуть позже, 28 октября, ПБ уже пошло на своеобразный размен. Утверждая текст лозунгов к 19-й годовщине Октября, подготовленных в отсутствии находившегося в отпуске Стецкого его заместителем по агитпропу В.Г. Кнориным, ПБ отклонило два из них. Левацкий — «Да здравствует социалистическая революция во всем мире!», и реформаторский — «Да здравствует Конституция Союза ССР! Пусть крепнет и развивается рабоче-крестьянская демократия!».
Вместе с тем узкое руководство тогда же пошло и на откровенно вызывающие действия, открыто выражавшие его реформаторские идеи. 13 ноября решением ПБ был утвержден приказ Комитета по делам искусств о снятии оперы «Богатыри» с репертуара московского Камерного театра, руководимого А.И. Таировым. Приказ, немедленно опубликованный «Правдой», «Известиями», «Советским искусством», «Литературной газетой», иными изданиями, так мотивировал причину запрещения спектакля: он «чернит богатырей русского былинного эпоса, в то время как главнейшие из богатырей являются в народном представлении носителями героических черт русского народа; дает антиисторическое и издевательское изображение крещения Руси, являвшегося в действительности положительным этапом в истории русского народа, так как оно способствовало сближению славянских народов с народами более высокой культуры». [138]
Давно не встречавшиеся в «Правде», других советских газетах такие «внеклассовые» выражения, как «героические черты русского народа», «народные представления», безапелляционные положительные оценки крещения Руси и христианства — не могли не оказать положительного воздействия на интеллигенцию. Прежде всего, русскую. А заодно помочь ей правильно разобраться в том, что же происходило на протяжении всего 1936 года.
9 ноября 1936 года выходит еще одно решение ПБ: о проведении на государственный счет, на высоком официальном уровне похорон В.Г. Черткова — ближайшего друга и сподвижника Льва Толстого. В.Г. Чертков, как и учитель, презрел свое происхождение и богатство. Дворянин, блестящий конногвардеец, он покинул «свет» и отдал полвека жизни пропаганде творчества и учения величайшего русского писателя. Создал прогрессивное, широко известное в конце XIX века издательство «Посредник», организовал переселение духоборов в Канаду, в Лондоне печатал вызывающе антиправительственную газету «Свободное слово». Потом уже, с 1928 года, являлся главным редактором полного собрания сочинений Л.Н. Толстого.
Да, вряд ли можно было найти тогда человека, более далекого не только от большевизма, но и вообще от всего, чем жила Страна Советов последние почти двадцать лет. Однако, не считаясь с тем, узкое руководство не просто расценило его смерть как тяжелую утрату для страны, для национальной культуры, — оно сделало все возможное, чтобы отдать Черткову должное, достойно проводить его в последний путь.
Наконец, в том же ряду фактов, безоговорочно свидетельствовавших о происходивших воистину тектонических сдвигах в политике, находится решение ПБ, принятое 21 ноября по инициативной записке Я.А. Яковлева. «Тов. Радченко, — писал Яковлев о начальнике всесоюзного объединения «Заготлен», — направил управляющим своих контор распоряжение, в котором написано: «Предлагаю Вам уволить всех исключенных из партии при проверке партдокументов». Считаю, что этот способ себя страховать и подкидывать ЦК исключенных из партии как безработных, по меньшей мере, непартийным. Предлагаю проект постановления ЦК ВКП(б)». На следующий день «Правда» на первой полосе опубликовала подготовленный Яковлевым текст под набранным жирным шрифтом заголовком — «Постановление ЦК ВКП(б)»: «Отменить распоряжение начальника «Заготлен» тов. Радченко об увольнении с работы всех исключенных из партии, поскольку это распоряжение противоречит политике партии и нарушает законы СССР, запрещающие увольнять кого бы то ни было с работы за беспартийность».
В действительности за Яковлевым, вернее за его запиской, стоял только что вернувшийся из отпуска Сталин, который лично завизировал постановление, проголосовав на его оригинале «за». [139] Ну, а вынудить к тому Иосифа Виссарионовича, как можно легко представить, могло только одно. Необходимость как-то поправить «Директиву», направленную Ежову. С одной стороны, несколько ослабить, даже приглушить ее слишком очевидную резкость. Загодя исключить расширительное возможное ее истолкование и сотрудниками НКВД, и на местах — в областных и краевых комитетах, ЦК нацкомпартий. Подчеркнуть лишь внешне суровым (отсюда и отсутствие меры наказания) осуждением приказа Радченко требование не допускать никакой самодеятельности в столь важном вопросе. Не позволять подменять «расправу» с троцкистами и зиновьевцами «охотой на ведьм». Ведь по существовавшим тогда правилам игры человек, исключенный из партии и уволенный с работы, автоматически становился объектом самого пристального внимания местных органов НКВД.