27 марта по инициативе М.Ф. Шкирятова, возглавлявшего КПК, и Н.М. Пегова, нового заведующего напрямую подчиненного Маленкову Отдела партийных, профсоюзных и комсомольских органов, ПБ рассмотрело и утвердило постановление «Положение дел в Компартии Грузии». В нем указывалось: «Дело с исправлением ошибок и недостатков в работе ЦК КП(б) Грузии идет медленно, со скрипом, неудовлетворительно, и в партийных организациях и среди беспартийных людей Грузии имеет место недовольство медлительностью в действиях ЦК КП(б) Грузии по борьбе за ликвидацию последствий вражеской деятельности группы Барамия… В ходе следствия выяснилось, что… группа… намеревалась захватить власть в Компартии Грузии и подготовить ликвидацию Советской власти в Грузии».
Следовательно, из трех возможных обвинений, содержавшихся в постановлении по «мингрельскому делу», — коррупция, захват власти, сотрудничество со спецслужбами США — было избрано, и видимо далеко не случайно, а с дальним прицелом, второе. И на его основании тем же постановлением от 27 марта К.Н. Чарквиани, первый секретарь ЦК КП(б) Грузии был снят, а на его место рекомендован А.И. Мгеладзе, первый секретарь Кутаисского обкома. Формальную смену руководства предлагалось провести в апреле на пленуме ЦК, на который представителем ПБ направлялся Берия . Именно ему предстояло заклеймить как врага того самого Чарквиани, который работал третьим секретарем тогда, когда республиканскую парторганизацию возглавлял Лаврентий Павлович, и им же был рекомендован на пост первого секретаря в конце августа 1938 г., что в то время нашло полное понимание и поддержку ПБ.
«Грузинское дело» должно было, без сомнения, ударить не только по Берия, но и косвенно — по Сталину, разумеется, морально, так как тот всегда внимательно следил за положением дел на родине. Подобное предположение подтверждается событием беспрецедентным, немыслимым раньше. 29 апреля, почти сразу же после окончания пленума в Тбилиси, исключили из партии (акция Шкирятова) и сняли с занимаемой должности (акция Игнатьева) Н.С. Власика, с 1927 г. бессменно находившегося при Сталине, с 1930 года возглавлявшего его личную охрану, а с конца 1938 г. еще и охрану всех высших должностных лиц партии и государства. Власика обвинили в крупной растрате, выглядевшей вместе с тем и финансовой аферой.
Летом, опять же с помощью заурядных кадровых назначений, началось своеобразное широкое наступление на министра Вооруженных Сил A.M. Василевского, проработавшего всю войну рука об руку со Сталиным, а теперь напрямую подчинявшегося Булганину. Поначалу, еще в середине января, заместителем министра по вооружению утвердили М.И. Неделина, командующим артиллерией — В.И. Казакова, начальником Главного артиллерийского управления — С.С. Баренцева. А 7 июля перестановка на высших командных постах возобновилась. ПБ утвердило еще двух заместителей министра: по боевой подготовке — Л.А. Говорова, по бронетанковым и инженерным войскам, автотехнике — Б.Г. Вершинина; главным инспектором Советской Армии — М.В. Захарова, начальником Главного оперативного управления Генштаба — Н.О. Павловского, начальником Оперативного управления Генштаба — А.А. Грызлова . Такая смена, как и в МИДе, предвещала более чем возможное снятие A.M. Василевского.
Все эти действия, слишком напоминавшие перегруппировку сил перед решительным сражением, позволили Маленкову усилить свои позиции до возможного предела. 9 июля он возглавил Комиссию ПБ по подготовке изменений в уставе партии, в которую вошли Хрущев, Суслов, Шкирятов, Пегов и Громов. 15 июля Маленков оказался и в составе Комиссии по разработке пятого пятилетнего плана (Молотов, Каганович, Сабуров, Бенедиктов, Берия, Хрущев) . С этого момента Георгий Максимилианович практически объединил под своим руководством всю предсъездовскую работу, получив возможность полностью контролировать и направлять ее.
Своеобразным же финалом серьезнейших изменений стало введение в БП СМ СССР Первухина , явно предвосхищавшее повышение его роли до члена узкого руководства.
Перемена курса проходила, проявляясь не только во внешнеполитических инициативах, кадровых перетрясках, но и в начавшейся тогда же «оттепели», еще весьма робкой, слабой. Возвестила ее наступление писательница Вера Панова. В коротком эссе «Тост», опубликованном «Литературной газетой» 1 января 1952 г., она пожелала всем коллегам: «Чтоб не стало произведений тусклых, серых, вялых, похожих друг на друга». И задала далеко не риторический вопрос: «Почему у нас нет, например, дискуссии по вопросам формы?»
Малозаметный призыв Пановой как бы поддержала «Правда», уже 8 января опубликовав огромную, на три колонки теоретическую статью А. Вишнякова вроде бы на чисто философскую тему — «О борьбе между старым и новым». Однако в статье среди прочего содержалось и такое утверждение: «Борьба нового со старым проявляется во всех областях общественной жизни. Она идет не только в области экономики, но и в идеологии, в науке, литературе и искусстве». А 4 марта в связи со столетием со дня смерти Гоголя передовая той же «Правды» провозгласила: «Долг советской литературы состоит в том, чтобы показывать жизнь во всем ее разнообразии, в движении, беспощадно разоблачать все косное, все отсталое, все враждебное народу, что смертельно боится свежего воздуха критики и самокритики, искоренять в сознании людей пережитки капитализма, направлять на их носителей разящий огонь сатиры. Нам Гоголи и Щедрины нужны!»
Своеобразная борьба нового со старым в литературе и искусстве приняла поначалу форму уничижительного разноса тех пьес, авторы которых после разгрома театральных критиков — «космополитов» чувствовали себя хозяевами положения. Потому и стало для них полной неожиданностью выступление заведующего Отделом пропаганды и агитации МГК Б. Родионова на страницах «Литературной газеты», негативная оценка драматических произведений прежде «неприкасаемых» Софронова, Кожевникова, Михалкова, а заодно и Крона, Финна за «серость». И еще М. Белаховой, принявшей своеобразную эстафету, которая обрушилась на новую пьесу Сурова «Рассвет над Москвой». Только затем появилась в «Правде» обобщающая статья, недвусмысленно названная «Преодолеть отставание в советской драматургии», впервые использовавшая термин «теория бесконфликтности», объявленная порочной.
Критическая позиция, не став еще тогда господствующей, оказалась присущей многим публикациям: Л. Кассиль резко высказался против «лакировки» в детской литературе; А. Анастасьев в статье «О творческой смелости режиссеров» осудил театры Малый, имени Вахтангова и Транспорта за то, что спектакли по поставленной в них пьесе Вирты «Заговор обреченных» «мало чем отличались друг от друга, во всяком случае, они не выражали эстетических позиций трех театров». Появившаяся позже статья Б.С. Рюрикова, бывшего заведующего сектором искусств Агитпрома, после «дела космополитов» пониженного в должности и направленного на работу в «Литературную газету», говорила о более серьезном. «Стремление к парадному благополучию, — писал Рюриков, — проникает и в литературу. И литераторы, которые не видят (или делают вид, что не видят) реальности влияния старого, не отражают правдиво жизненных конфликтов, которые изображают жизнь как голубую и идиллическую, нарушают суровую правду нашей эпохи — эпохи трудных, но прекрасных и героических дел… Бюрократические замашки, разумеется, не типичны для передовых людей страны, но сделать из этого вывод, что вообще в образе бюрократа нет типичного содержания, — значит отрицать наличие и существенность отрицательных явлений в реальной жизни» .