Даже, может быть, об этом слишком много говорят. Есть основания задаться вопросом, действительно ли Россию можно сопоставить со Средним Востоком, Африкой и Центральной Азией, где доходы от нефти имеют явно негативное воздействие. Во многих отношениях Россия больше похожа на страны Латинской Америки, в которых не найдешь «нефтяного проклятия». Среди стран Латинской Америки нефть и газ на самом деле всегда были связаны с большей демократией.
По сравнению с богатыми нефтью автократиями Персидского залива, нефтегазоносные доходы России на душу населения выглядят довольно скудно. Если бы в Катаре стоимость всей добытой нефти и газа в 2006 году разделили среди жителей эмирата, каждый получил бы чек на 45 000 долларов. В России чек [194] бы был всего лишь на 2800 долларов – примерно на такую же сумму, как и в Венесуэле. Правители Катара могут обеспечить гражданам защиту в плане системы пожизненных выплат – начиная от бесплатного медицинского обслуживания, образования и телефона до гарантированной государственной службы и бесплатных земельных участков, в то же время отказываясь от большинства налогов. В России это далеко не так: социальные услуги значительно менее щедрые, а доходы от нефти и газа составляют лишь около трети от всех государственных доходов.
В России социальные услуги значительно менее щедрые, а доходы от нефти и газа составляют лишь около трети от всех государственных доходов.
В то же время экономическая и социальная структуры России [195] намного более схожи со структурой Латинской Америки, чем с ближневосточными и африканскими нефтяными государствами. Развитая в отличительной советской манере Россия обладает достаточно большими достижениями в области образования и научной инфраструктуры, близких к уровню развитых стран. Грамотность универсальна. Участие женщин в занятости населения выше, чем в Норвегии или Дании. Доля работников, занятых в научных исследованиях и разработках, близка к Канаде и в 45 раз больше, чем в Кувейте. Среди 20 ведущих мировых производителей нефти и газа Россия имеет самую высокую долю ВВП в обрабатывающей промышленности и третью по величине долю в сфере услуг. Установление политического контроля над грамотным урбанизированным населением, богатыми учеными, в том числе и учеными-женщинами, происходит сложнее, чем введение авторитарного режима в традиционных общинах фермеров, торговцев или трудящихся-мигрантов.
Наконец, нефтедоллары скорее всего только закрепляют самодержавие, если они достаются режиму. Однако начиная с середины 1990-х годов Россия была одной из очень немногих стран, в которой большая часть нефти производилась независимыми частными компаниями, а не по программам, которыми руководит государство (совместно или без помощи иностранных партнеров). Это легко забыть в условиях фурора в связи с усилиями Кремля по повышению роли государства. Нападки на Путина за национализацию «всего энергетического сектора» загадочны по двум причинам. Во-первых, он этого не сделал, а во-вторых, большинство других это сделали.
В период с 1960 по 2006 годы частные нефтяные компании были национализированы в Алжире, Анголе, Аргентине, Бахрейне, Бангладеше, Боливии, Бирме, Камбодже, Чаде, Колумбии, Конго-Браззавиле, Эквадоре, Египте, Эфиопии, Габоне, Гане, Гайане, Индии, Индонезии, Иране, Ираке, Кувейте, Ливии, Малайзии, Марокко, Мозамбике, Непале, Нигерии, Омане, Пакистане, Перу, Филиппинах, Катаре, Саудовской Аравии, Судане, Тринидаде и Тобаго, Уганде, ОАЭ, Венесуэле, Йемене и Замбии. В других нефтедобывающих странах (например в Мексике), национализация была исключена только потому, что государство не могло национализировать то, чем оно уже и так владеет. Примерно 3/4 пробуренной нефти во всем мире сейчас производится государственными национальными нефтяными компаниями.
Начиная с приватизации 1990-х годов Россия принадлежала к небольшому числу стран, включая США и Канаду, в которых значительная часть нефтяного сектора являлась частной. Даже после экспроприации ЮКОСа, выкупа «Сибнефти» и пересмотра Москвой соглашений о разделе продукции с иностранными нефтяными компаниями доля нефти, добываемой в большинстве государственных компаний, оценивается от 37 до 43 %. В газовом секторе Кремль довел государственную долю в «Газпроме» до чуть больше 50 % за счет выкупа акций. Но одновременно Путин разрешил иностранцам владеть остальными 50 % акций «Газпрома». Конечно, российские частные нефтяные компании вряд ли смогут игнорировать пожелания Кремля. Они полагаются на государственные лицензии и на государственную трубопроводную систему, чтобы транспортировать свою продукцию. Тем не менее российский нефтяной сектор создал концентрацию частного богатства, которое могло бы профинансировать возрождение оппозиции и регенерацию гражданского общества, если бы позиции Кремля ослабели.
Даже если растущие нефтяные доходы России не делают авторитарный курс Путина неизбежным, они могут повлиять на распространение коррупции. Стивен Фиш соглашается, что российские нефтяные доходы были недостаточными, чтобы лидеры «могли играть роль кувейтских правителей, осыпая людей услугами без всякого налогообложения». Но в России, пишет он, было «более чем достаточно денег, чтобы коррумпировать государственный аппарат».
Но так ли это? И было ли что-то, что коррумпировало государственный аппарат? Оказывается, трудно ответить на этот вопрос. Государства, богатые нефтью, такие как Катар и Экваториальная Гвинея, воспринимаются международными бизнесменами и государственными экспертами более коррумпированными, чем другие страны, имеющие их уровень доходов. Однако мнения таких бизнесменов и экспертов, скорее всего, обусловлены влиянием их представлений в мировых средствах массовой информации, которые могут быть неточны или устарели. Лучший способ оценить реальность заключается в использовании коррупционных мер, которые отражают непосредственный опыт граждан или местных бизнесменов. Я искал такие факторы, используя результаты двух опросов. Во-первых, данные о взяточничестве, выявленные в результате опроса Global Corruption Barometer (результаты такого же опроса граждан приведены на рис. 10.1). Во-вторых, World Business Environment Survey (WBES), опрос руководителей предприятий в 80 странах, проведенный Всемирным банком в 1999–2000 годах. Интервьюеры WBES спрашивали, относится ли к ним утверждение «Все фирмы в моей сфере деятельности вынуждены платить какие-либо непостоянные „дополнительные платежи“, чтобы добиться своей цели». Респонденты могли выбирать между шестью ответами – от «всегда» до «никогда». Начертив диаграмму известной частоты взяточничества против логарифма стран, богатых нефтью и газом на душу населения, я обнаружил модели, аналогичные для обоих опросов: взяточничество встречалось несколько реже в странах, где нефтяные и газовые доходы на душу населения были выше. Рисунок 10.4 показывает соотношение данных WBES. Чтобы сделать интерпретацию более понятной, я перевернул шкалу так, чтобы 1 означала «никогда», 6 – «всегда».