Однако к автоматическому установлению дипломатических отношений это не привело. В феврале 1992 г. на приеме глав иностранных миссий в Кремле Олифира представили Б. Н. Ельцину. Это дало ему возможность изложить свою позицию. Через три дня Олифира пригласили в МИД, и В. Н. Казимиров объявил ему, что А. В. Козырев поедет с визитом в ЮАР для подписания договора о заключении дипломатических отношений. Визит в ЮАР оказался первым официальным визитом Козырева за рубеж на посту министра иностранных дел. Произошел он в конце февраля – начале марта 1992 г. Договор о заключении дипломатических отношений был подписан 28 февраля, и Олифир стал первым послом ЮАР в России [1254] . Послом России в ЮАР был назначен Е. П. Гусаров. Вскоре де Клерку было передано новое приглашение посетить нашу страну.
По словам Шубина, идя на заключение дипломатических отношений, Козырев не проконсультировался с АНК и сообщил Манделе о своих намерениях как о свершившемся факте только во время своего визита в ЮАР. Мандела не протестовал, но ЮАКП подвергла этот шаг резкой критике [1255] .
Визит де Клерка в Россию состоялся 31 мая – 3 июня 1992 г. Кроме Москвы, он посетил Санкт-Петербург. 1 июня встретился с Б. Н. Ельциным. Во время этой встречи Ельцин заверил де Клерка, что Манделу приглашают в Россию не как президента АНК, а как борца за права человека [1256] .
Оппозиционные партии России, в том числе коммунисты, считали и заключение дипломатических отношений, и визит де Клерка преждевременными. В тот же момент, когда де Клерка принимали в Кремле, они организовали прием представителя АНК Тембы Табете в Верховном Совете для обсуждения «состояния и перспектив политических, экономических и культурных отношений» между Россией и ЮАР [1257] .
Ошибочным считал этот шаг, как ни странно, и один из тех, кто непосредственно занимался установлением отношений с южноафриканской стороны: Хеннинг Питерсе. Ему казалось, говорил он, что заключение дипломатических отношений до окончания переговоров непродуктивно с точки зрения будущих отношений между двумя странами. «Мы все знали, что произойдет, – говорил он. – АНК придет к власти, и этот шаг может привести только к отчуждению с их стороны. Отношения в будущем будут испорчены. Именно это и произошло». Питерсе писал об этом в Преторию, но победила конъюнктура момента, а не здравый смысл [1258] .
Не нравилось Питерсе и то, что, по его словам, в переговорах об установлении дипломатических отношений полунамеком присутствовало никогда прямо не высказывавшееся обещание внести существенный вклад в решение экономических проблем России. Это было, конечно, совершенно нереально, но советские/ российские партнеры в это верили. Это была, по словам Питерсе, «нездоровая эйфория» [1259] .
В октябре 1993 г. было подписано Соглашение о торгово-экономическом сотрудничестве между Россией и ЮАР. Кроме обычных в таких случаях льгот – предоставления режима наибольшего благоприятствования в торговле, обеспечения защиты инвестиций и свободы транзита товаров партнера через территорию своей страны, – был создан также Комитет по торгово-экономическому сотрудничеству между двумя странами. В том же году был подписан договор о научно-техническом сотрудничестве. Однако ни к каким значимым результатам или экономическим выгодам, по крайней мере в первые годы, это не привело.
Питерсе вспоминал, что в посольство ЮАР тогда шли бесконечные заявки от российских государственных учреждений, организаций и производств с предложениями связать их с южноафриканскими партнерами для заключения договоров. Их руководство никак не могло взять в толк, что в Южной Африке государственные учреждения организацией производства или торговли не занимались [1260] .
С точки зрения государственных интересов России установление дипломатических отношений с ЮАР в тот момент и в той форме, в какой оно произошло, было, вероятно, для российской дипломатии ошибкой. Эти отношения были установлены как раз тогда, когда Запад пытался налаживать отношения с АНК. Но с точки зрения развития демократического процесса в самой ЮАР неверным этот шаг, по нашему мнению, не был.
В мае 1993 г. Г. Б. Карасин – тогда глава Африканского департамента МИД России – сформулировал российскую политику по отношению к ЮАР так: «В том, что касается ЮАР, то в отношениях с этой проблемной страной мы придерживаемся „равноприближенного“ подхода к развитию связей со всеми конструктивными силами, включая правительство и Африканский национальный конгресс» [1261] . Шубин называл эту позицию ошибочной. Но это была та единственная позиция, которая только и могла способствовать развитию демократического процесса. СССР сделал все, чтобы создать тот баланс сил, который сложился в ЮАР к началу переговоров. Лучшее, что могла сделать Россия, это попытаться не нарушить его и не сорвать тем самым переговорный процесс.
Мирный переход власти в ЮАР от правительства белого меньшинства к правительству национального единства, а затем и к правительству черного большинства в результате общенациональных демократических выборов часто называли «южноафриканским чудом». Нам, авторам этой книги, кажется, что событие это – или, вернее, цепь событий – было не чудом, а закономерным результатом усилий и жертв многих людей на протяжении многих лет.
Сыграла ли в этом процессе какую-либо роль наша страна?
В. Г. Шубин писал, что политическое урегулирование на Юге Африки, и в частности в ЮАР, стало возможно прежде всего в результате развития внутренних процессов в странах Юга и многолетней освободительной борьбы, а не горбачевской перестройки или коллапса коммунизма [1262] . Нет никакого сомнения в том, что внутренние процессы определяли динамику развития событий в южноафриканском регионе. Но эти процессы не были изолированы от того, что происходило далеко за его пределами. Вряд ли можно сомневаться, например, что революция в Португалии и последовавшее за ней освобождение португальских колоний, а затем и война в Анголе и участие в ней Советского Союза оказали огромное воздействие на внутренние процессы в ЮАР.
АНК был теснейшим образом связан с СССР на протяжении трех десятилетий. Тридцать лет, с начала 1960-х до начала 1990-х годов, он получал от нашей страны разностороннюю и действенную поддержку. Она продолжалась и в годы горбачевской перестройки. Продолжалась и после отмены запрета на АНК – до самого распада СССР, лишь немного не дотянув до прихода АНК к власти.
Без этой поддержки АНК вряд ли смог бы пережить три десятилетия эмиграции, особенно трудное время конца 60-х – начала 70-х годов. Эта поддержка стала частью «внутренних процессов», происходивших в Конгрессе. И советская идеология, и практика партийного строительства, и государственное устройство СССР стали частью его исторического опыта. Могло ли быть иначе?
Гарт Штракан, коммунист, один из видных деятелей Умконто, говорил в одном из своих интервью: «Сейчас не принято говорить об этом, но в то время – по крайней мере, в тех кругах, в которых я вращался до середины – конца 1980-х годов, – реальность состояла в том, что у АНК… было что-то вроде просоветской истерии» [1263] . В другом интервью он рассказывал, что «… с распадом социализма в том виде, в каком он до этого существовал», распался и образ того общества, которое, как полагали кадры АНК за рубежом, они будут строить в Южной Африке. По возвращении на родину им пришлось «принять тот факт, что это общество распалось и… попытаться создать другое видение такого общества, которое они хотели бы построить» [1264] .