Советская пропаганда, направленная на мобилизацию международного общественного мнения против апартхейда и в поддержку АНК, оказалась чрезвычайно эффективной и несомненно внесла важный вклад в падение южноафриканского режима. Она принесла большие политические дивиденды и самому СССР: его роль в борьбе против апартхейда была признана африканскими странами, за нее благодарили с официальных трибун, она открывала путь к союзничеству, увеличивала престиж СССР, а значит, и его влияние. Так, в 1974 г. делегаты сессии ОАЕ, посвященной национально-освободительным движениям, тепло отзывались о роли СССР [310] .
Такое признание помогало пропагандировать и внутреннюю политику СССР, и предлагавшиеся им третьему миру рецепты развития и решения их внутренних проблем. Та же сессия ОАЕ одобрила ряд мер, «направленных на ослабление позиций Запада» на континенте: «ликвидацию власти иностранных монополий», установление контроля над национальными ресурсами, борьбу против присутствия империалистических сил в Индийском океане. Газета «Правда» характеризовала эту сессию как особенно успешную [311] .
Какое бы количество антисоветской пропагандисткой литературы ни создавалось в ЮАР и на Западе, пример СССР был в то время для Африки, в том числе и для АНК, привлекательнее западных образцов. Еще в 1964 г. Збигнев Бржезинский писал, что у СССР и других стран советского блока, несмотря на отсутствие опыта работы в Африке, были там явные преимущества: привлекательность предлагавшихся советскими теоретиками «больших ответов», т. е. простых решений тех проблем, которые стояли перед молодыми независимыми странами; преувеличенная враждебность к бывшим колониальным державам; идея неоколониализма, объяснявшая отношения бывших колоний с бывшими метрополиями на новом этапе; тот факт, что у социалистических стран не было колоний в Африке; то, что СССР и другие социалистические страны, в прошлом бедные и отсталые, теперь быстро развивались, используя политический контроль для модернизации; наконец, утверждения о том, что в них разрешен «национальный вопрос» [312] .
Ни тоталитарный характер режимов социалистических стран, ни масштабы репрессий, через которые они прошли, ни социальная цена советских преобразований не смущали африканских лидеров и не уменьшали их восхищения советскими достижениями. На разных этапах многие из них пытались провести социалистические или квазисоциалистические меры в жизнь или выражали готовность их проводить в будущем. Советская пропаганда объясняла неудачи недостаточной радикальностью реформ, сопротивлением реакционеров и консерваторов и вмешательством империалистических стран. Попытки строить социализм в Африке практически прекратились после распада СССР. Но кое-где антиимпериалистическая риторика все еще приносит немалый политический капитал. Ею пользуется, например, президент Зимбабве Роберт Мугабе. Чрезвычайно популярна она и в ЮАР, причем не только среди членов ЮАКП.
Советская теория национально-демократической революции, подразумевавшая постепенный переход к социализму через серию реформ, является официальной политикой АНК. Каково бы ни было отношение разных представителей руководства этой организации к преобразованиям социалистического типа – а оно отнюдь не одинаково даже в правительстве, – к антиимпериалистической риторике, обвинениям Запада (и, конечно, апартхейда) в проблемах страны прибегают практически все.
Старшее поколение АНК и особенно ветераны Умконто до сих пор неизменно вспоминают об СССР с глубокой благодарностью за его помощь и поддержку их борьбы и восхищаются его строем. При знакомстве с этими людьми нас никогда на представляли как историков из России – только из Советского Союза. Один из ветеранов, представляя И. И. Филатову своим коллегам, каждый раз подчеркивал: «Она не из России, она – из СССР».
При всех успехах внешнеполитической линии советской пропаганды в самом СССР она оказалась далеко не столь действенной. Она была однообразна, скучна и неубедительна. Главное же, с ухудшением экономической ситуации в СССР со второй половины 1970-х годов, события в Африке и забота о положении африканцев стали интересовать советское население куда меньше, чем прежде. Сообщения о советской помощи странам третьего мира вызывали порой нелицеприятные вопросы, а то и негодование. Расписывая привилегии белых в ЮАР и сравнивая их с бедственным положением африканцев, советские пропагандисты совершенно не учитывали того факта, что советское население видело в действиях южноафриканского правительства заботу о своих – то, чего ему не хватало у себя на родине. Изменилось и отношение к африканцам. Если в конце 1950-х – начале 1960-х годов советская общественность с энтузиазмом приветствовала студентов из первых независимых стран в СССР, то в 70-е этот энтузиазм сменился скептицизмом, а иногда и открытой неприязнью.
В конце 1980-х – начале 1990-х гг. авторам довелось не раз слышать от своих соотечественников, что у всех южноафриканцев – собственные дома и минимум по две машины на семью. Этот анекдот немало рассмешил наших друзей-южноафриканцев: под «всеми» подразумевались, разумеется, только белые – черное население просто не учитывалось. Даже при такой интерпретации реалий южноафриканского общества слухи о благополучии «всех» были, конечно, сильно преувеличены. В те же годы распространился и другой слух: правительство ЮАР стремится увеличить белое население и потому дает каждому вновь прибывающему белому 10 тыс. долл. (американских) на покупку дома и машины. Почему именно долларов, почему именно десять тысяч, и можно ли на них купить дом и машину, никто объяснить не мог, но легенда жила. А ведь породила такие слухи советская пропаганда о безбедном житье белых южноафриканцев, по крайней мере отчасти.
Южноафриканская пропаганда, наоборот, оказалась весьма влиятельной именно среди «своих» – в среде белого населения, прежде всего африканеров. Результаты опросов общественного мнения, проводившихся в 1982–1988 гг. показали стабильную картину: на вопрос «Считаете ли вы, что правительство преувеличивает опасность коммунистической угрозы?» около 80 % этой группы населения из года в год отвечали отрицательно. В тех случаях, когда опросы дифференцировались по социальным группам белого населения, оказалось, что наиболее высок процент несогласных с этим положением среди политиков и чиновников – (до 94 %); наименее высок – среди ученых (35,8 %) и сотрудников СМИ (49,3 %) [313] .
Во время наших первых поездок в ЮАР именно белые южноафриканцы, казалось бы лучше образованные, чем их черные собратья, зачастую задавали нам вопросы, которые ни американцы, ни европейцы в то время уже не задали бы: разрешают ли вам самим выбирать профессию? А жениться по собственному выбору? А разве у вас не отбирают детей, чтобы воспитывать их коллективно в детских садах? Почему вы занимаетесь Африкой – вы работаете в КГБ?
Одним из самых неожиданных результатов воздействия южноафриканской пропаганды на белых южноафриканцев, прежде всего африканеров, было для нас широкое распространение среди них антизападных, чаще всего антиамериканских, настроений. Неудачное выступление в роли антикоммунистического «бастиона» отбило у многих африканеров интерес к участию в глобальной политике и вернуло их к традиционному со времен англо-бурской войны антиимпериализму и изоляционизму.