Бер сообщал, что он является директором Лейс Даймонд Маининг Кампани Лтд., Корпорейшн Билдингз Лтд., Мендельсон энд Брус Лтд., Голдрейх Билдингз Лтд. и Ранд Майнинг Истейтс Лтд. Свое предложение к русскому министру финансов он сформулировал так:
«Ввиду предполагаемого скорого окончания войны торговля и промышленность должны сразу возрасти, а посему имею честь ходатайствовать перед Вашим Высокопревосходительством о назначении меня в Южной Африке (Капская колония, колония Наталь, Оранжевая, Трансвааль и Родезия) коммерческим агентом от министерства финансов, в каковой должности я надеюсь, в силу моего положения, принести несомненную пользу торговым отношениям с Россией. Положение мое в Трансваале настолько серьезно, что я в состоянии снабжать министерство финансов всегда самыми точными сведениями и готов служить без всякого содержания от министерства финансов, предоставляя от себя бесплатное помещение и необходимый штат служащих».
Для подтверждения своих слов Бер приложил к своему другое письмо, направленное ему компанией Мендельсон энд Брус Лтд. от 18 марта 1902 г.: «Вам известно, что мы предложили Вам стать членом Совета директоров Корпорейшн Билдингс Лтд., Мендельсон энд Брус Лтд., Голдрейх Билдингс Лтд., Ранд Майнинг Истейтс Лтд. и других концернов, поскольку мы убеждены, что Вы будете представлять наши интересы с тщанием и во всей их полноте».
Тогда же, в марте 1902 г., Бер получил разрешение российского генерального консула в Лондоне на приезд в Россию [191].
С горнорудными и финансовыми делами Южной Африки косвенно оказалась связана даже правнучка Пушкина — Анастасия (1892–1977). Она вышла замуж за сына Джулиуса Чарльза Вернхера, основателя фирмы Вернхер, Бейт энд К°. В Южной Африке и в Англии она стала известна как леди Зия Вернхер.
Вскоре началась русско-японская война 1904–1905 гг., и России стало не до торговли с Южной Африкой. Но именно из-за этой войны Южная Африка оказалась связана с Россией по другой причине.
* * *
Самый большой флот, который побывал у берегов Африки за всю историю морского судоходства, — это громадная русская армада. Сорок кораблей… Двенадцать тысяч моряков… Топки этих пароходов пожирали ежедневно десять тысяч тонн угля.
Это была русская эскадра, шедшая из Балтийского моря двумя отрядами: больший огибал Африку с запада, меньший двигался через Суэцкий канал. Они соединились возле Мадагаскара. Оттуда уже вместе шли на Дальний Восток, чтобы померяться силами с японским флотом в разгар русско-японской войны 1904–1905 гг.
Впервые тысячи русских людей оказались вблизи мыса Доброй Надежды. 6/19 декабря 1904 г. его миновали флагман «Князь Суворов», тяжелые броненосцы «Александр III», «Бородино», «Орел» — каждый по 15 тыс. т водоизмещением, а также старый броненосец «Ослябя», крейсеры «Адмирал Нахимов», «Дмитрий Донской, и та самая «Аврора», чей выстрел в 1917 г. послужил условным сигналом к большевистскому перевороту в России. Вместе с ними мыс Доброй Надежды обогнули еще несколько кораблей.
Правительство Великобритании, явно симпатизируя Японии и желая поражения России, запретило русским судам заходить в порты стран Британской империи. В южноафриканские порты было запрещено заходить не только русским судам, но даже кораблям других стран, если они снабжали русский флот углем [192]. Это создало для российской армады большие трудности. Пришлось везти с собой громадные запасы угля и продовольствия. Уголь лежал даже в каютах.
При приближении флота к мысу Доброй Надежды там поползли слухи, что русские все же нарушат британский запрет и зайдут в Саймонстаун, чтобы потребовать угля и продовольствия для пополнения своих запасов. Военные власти Кейптауна и Саймонстауна были сильно встревожены.
«Если русские корабли встанут на якорь в Симанской бухте, я пошлю по меньшей мере 150 полицейских, офицеров и солдат в Саймонстаун в поддержку местному эскадрону на случай, если русские экипажи начнут своевольничать».
Такой приказ 9 декабря 1904 г. издал и.о. комиссара городской полиции Кейптауна, а премьер-министр Л.С. Джеймсон 13 декабря указал:
«Ввиду вероятности захода русского флота в Кейптаун или Саймонстаун в течение нескольких следующих дней и разрешения членам экипажей сходить на берег, министры имеют честь рекомендовать, что его превосходительство Господин Управляющий правительством может иметь удовольствие сообщить Консулу России о проекте прилагаемого при сем письма, а также указать ему о порядке, который предложено установить в случае если какие бы то ни было члены флотилии нарушат местные законы» [193].
У мыса Доброй Надежды эскадру встретил шторм, продолжавшийся несколько дней. Командир эскадры вице-адмирал Рожественский доносил в Санкт-Петербург: «Колонна из пяти броненосцев представляла в это время редкое зрелище. Колоссы, в миллион пудов [16 тыс. т] каждый, шесть раз в минуту поднимались на высоту 40 фут[ов] <…> Все пять броненосцев давали впечатление какой-то бешеной пляски» [194]. Крейсер «Аврора» потерял вельбот, у броненосца «Князь Суворов» сорвало правый катер.
Легко представить, как нервничали тогда и русский консул в Кейптауне, и Е.М. Сиарле, только что назначенный консулом в Порт-Элизабете. Но в Кейптаун решилось зайти только госпитальное судно, которое называлось так же, как и один из броненосцев этой эскадры, — «Орел».
На появление русского флота газета «Кейп Таймс» откликнулась так: «…очевидно, что по крайней мере некоторые из гордых судов, которые проходят сейчас вдоль наших берегов, никогда не вернутся» [195].
А после прохода этого флота на берегу мыса Доброй Надежды нашли запечатанную бутылку с письмом, брошенную в океан кем-то из русских моряков. В письме говорилось: «О ты, рыболов, случайно нашедший и прочитавший это письмо, молись за тех, кого посылают на смерть, молись, чтобы эта ужасная война скорее окончилась» [196].
Письмо было опубликовано в газете «Кейп Аргус» с выражением явного сочувствия к русским морякам: «Мы надеемся, что флот отзовут, пока не поздно. Корабли плохо оснащены, а офицеры плохо подготовлены. Весь мир надеется из чистого гуманизма, что эта печальная армада еще повернет назад, пока не поздно».
Русский флот не получил из Санкт-Петербурга приказа вернуться — его отправили на погибель. 27 мая 1905 г. сражение в Японском море стало новым Трафальгаром. Погибли тридцать русских кораблей.
Но до этого более двух месяцев, с конца декабря 1904 до начала марта 1905-го, флот стоял возле Мадагаскара, сначала у островка Сент-Мари, а затем у острова Нуси-Бе. Те два месяца были ужасными для России. Одно поражение следовало за другим. На островке Сент-Мари не было телеграфа, и первую тяжкую весть русские моряки получили из Кейптауна с госпитальным судном «Орел», которое заходило туда и присоединилось к остальным кораблям позднее. Это было известие о гибели стоявшей в Порт-Артуре русской эскадры, к которой на помощь и шел Балтийский флот.
А затем, уже у Нуси-Бе, моряки узнали о событии, которое вошло в историю, как первая русская революция. Это событие взволновало и Южную Африку: во всяком случае тех, кого интересовали мировые потрясения. 22 января 1905 г. вышел специальный выпуск газеты «Кейп таймс» с заголовком «Бунт в России» и подзаголовками: «Ужасное восстание», «Столкновения в Санкт-Петербурге», «Кавалерийские атаки», «Кровопролитие на улицах» [197].