Book.

• продолжать сражаться против Германии и Италии в составе британского флота;

• перевести суда в английские порты, при этом французские экипажи возвращались во Францию, а корабли оставались в руках англичан до конца войны;

• перевести корабли во французскую Вест-Индию или затопить их в течение 6 часов [582] .

Если бы Жансуль ни один из вариантов не посчитал приемлемым, то он мог «разоружиться» прямо в местах стоянки своих кораблей, но только «эффективно». Это означало, что французы под присмотром англичан должны были сами испортить свои корабли, причем «качественность» и степень глубины этой ломки определяли бы британцы. Будучи командиром соединения новейших и мощнейших судов независимой французской державы, находящейся в своем порту, как ответили бы вы на такие предложения, пускай и вчерашних «соратников по оружию»?

Адмирал Жансуль британский ультиматум отверг. Об этом доложили Черчиллю, и в 18:25 (в преддверии истечения ультиматума) командующий английской эскадрой получил окончательное распоряжение своего премьера: «Французские корабли должны либо принять наши условия, либо потопить себя или быть потопленными вами до наступления темноты» [583] .

Однако британский адмирал Соммервелл для обеспечения внезапности открыл огонь, не дожидаясь истечения срока ультиматума! В 18:00 он радировал, что уже ведет бой [584] . Случилось то, чего французские моряки никак не ожидали: английские корабли действительно начали стрелять! Это был не бой, не морское сражение. Это был расстрел совершенно не готовых к отпору французов. «…Корабли в Оране не были в состоянии сражаться. Они стояли на якоре, не имея никакой возможности маневра или рассредоточения. Наши корабли дали английским кораблям возможность произвести первые залпы, которые, как известно, на море имеют решающее значение на таком расстоянии. Французские корабли уничтожены не в честном бою» [585] .

Линкор «Бретань», стоявший в Оране, от прямого попадания в пороховые погреба взлетел на воздух и в течение нескольких минут исчез в морской пучине. Линкор «Прованс», с тяжелыми повреждениями, выбросило на берег; линкор «Дюнкерк» в условиях ограниченных возможностей для маневра плотно сел на мель. Линейный крейсер «Страсбург» с пятью эсминцами и несколькими подводными лодками, хотя и был поврежден британскими самолетами-торпедоносцами, все же сумел прорваться сквозь английскую эскадру к родному берегу с боем.

Британское адмиралтейство могло быть довольно: все новейшие линкоры Франции были выведены из строя. Последний из них, «Ришелье», находившийся в Дакаре, был атакован английскими самолетами-торпедоносцами с авианосца «Гермес» и сильно поврежден. Всего за время операции «Катапульта» погибло около 1300 французов [586] .В ответ на этот акт вероломства французское правительство, не объявляя Англии войны, разорвало с ней дипломатические отношения.

Французская эскадра под огнем английского флота, Мерс-эль-Кебир, 3 июля 1940 г.

А все же могли ли немцы захватить французский флот? Ответ отрицательный. Только 26 ноября 1942 года, через два года после «Катапульты», немецкие войска впервые попытались это сделать, когда вошли в Тулон [587] . Находившийся там французский флот по приказу правительства Виши был затоплен. На дно отправились 3 линкора, 8 крейсеров, 17 эскадренных миноносцев, 16 миноносцев, 16 подводных лодок, 7 сторожевиков, 3 патрульных судна, 60 транспортов, тральщиков и буксиров [588] . Как видим, у французов рука не дрогнула. Почему? Потому что они никогда не были германскими марионетками и флот не собирались отдавать ни немцам, ни англичанам. И накануне коварной британской операции «Катапульта» гарантии того, что боевые корабли ни при каком раскладе в руки немцев не попадут, Франция Черчиллю давала…

Прошло две недели после предательского удара англичан по французскому флоту, а мир обсуждал уже совершенно другое событие. 19 июля 1940 года Адольф Гитлер взошел на трибуну германского рейхстага. В зале сидели не только депутаты немецкого парламента, здесь собрались генералы, руководители СС, дипломаты – весь цвет Третьего рейха. Все они жадно внимали своему фюреру. О чем же он говорил? О блестящем успехе германской армии, в фантастически короткий срок разгромившей Францию. А потом Гитлер вновь заговорил… о мире. Не об абстрактном «мире во всем мире», а о вполне конкретном мире с державой, которая была воплощением его идеала. Англофил Гитлер, находясь в зените славы, предлагал Великобритании мир. Победитель предлагал мир побежденным. Речь Гитлера, синхронно переводимая на английский язык, разлеталась по всему миру.

«Из Британии я слышу сегодня только один крик – не народа, а политиканов – о том, что война должна продолжаться. Я не знаю, правильно ли представляют себе эти политиканы, во что выльется продолжение борьбы. Верно, они заявляют, что будут продолжать войну, а если Великобритания погибнет, то будут продолжать войну из Канады. Я не могу поверить, что под этим они подразумевают то обстоятельство, будто английскому народу придется перебраться в Канаду. Очевидно, в Канаду поедут те джентльмены, которые заинтересованы в продолжении войны. Боюсь, народу придется остаться в Британии и… увидеть войну другими глазами, нежели это представляется их так называемым лидерам в Канаде.

Поверьте мне, господа, я питаю глубокое отвращение к подобного рода бессовестным политиканам, которые обрекают на гибель целые народы. У меня вызывает почти физическую боль одна только мысль, что волею судеб я оказался тем избранным лицом, которому придется наносить последний удар по структуре, уже зашатавшейся в результате действий этих людей… Мистер Черчилль… будет к тому времени в Канаде, куда, несомненно, уже отосланы деньги и дети тех, кто принципиально заинтересован в продолжении войны. Однако миллионы простых людей ждут великие страдания. Мистеру Черчиллю, пожалуй, следовало бы прислушаться к моим словам, когда я предсказываю, что великая империя распадется, империя, разрушение которой или даже причинение ущерба которой никогда не входило в мои намерения… В этот час я считаю долгом перед собственной совестью еще раз обратиться к разуму и здравому смыслу как Великобритании, так и других стран. Я считаю, что мое положение позволяет мне обратиться с таким призывом, ибо я не побежденный, выпрашивающий милости, а победитель, говорящий с позиций здравого смысла. Я не вижу причины, почему эта война должна продолжаться» [589] .